30.04.2016

«Ничего подобного мы еще не танцевали»

Балет «Люблю тебя, Петра творенье...» — вольная фантазия хореографа Лара Любовича на сюжет пушкинской поэмы «Медный всадник». Каким будет спектакль на музыку Третьей симфонии Глиэра, пока не знают не только зрители, но и танцовщики. В преддверии премьеры солисты поделились своими впечатлениями от работы над новой постановкой.

О Пушкине
Анастасия Соболева: «Балет следует за пушкинской поэмой, но не совсем точно. Сам поэт в этом спектакле тоже персонаж и, пожалуй, главный. Он буквально лепит Евгения, знакомит с Парашей, которая то ли реальная героиня, то ли призрак, плод воображения».

Марио Лабрадор: «В новом балете у меня партия Пушкина, многие говорят, что я внешне на него похож. Забавно. Мой персонаж очень увлечен работой над своей поэмой. Есть только он и мир, который он себе представил. При этом Пушкин выказывает сочувствие герою, которого обрекает на несчастье своим пером».

О Глиэре
Виктор Лебедев: «Музыка сложная и невероятно красивая. Интересно, что в первом акте некоторые ее фрагменты повторяются, но даже на эти повторы Лар Любович делает совершенно разную хореографию. Например, сначала под один музыкальный фрагмент танцует кордебалет, а через несколько минут под него же начинается вариация Евгения».

Анастасия Соболева: «Балет ставится на симфоническую музыку — она написана не для танца, ее невозможно просчитать, в ней нет ровного ритма. Но в этой сложности — своя прелесть. Так же как и в хореографии, где Любович не использует стандартных русских движений — присядок или ковырялочек, но создается впечатление, что это русский танец».

Иван Зайцев: «Музыка для балета подобрана тревожная, мне кажется, она очень хорошо отражает происходящее в поэме Пушкина».

Анжелина Воронцова: «Некоторые считают, что в „Ромео и Джульетте“ Прокофьева, „Весне священной“ или „Жар-Птице“ Стравинского сложная музыка. С этим не поспоришь, но эта музыка у всех на слуху. Третья симфония Глиэра, которую Лар Любович использует для балета „Люблю тебя, Петра творенье...“, не так известна. Эту музыку мы услышали в первый раз, когда начали работу над спектаклем».

О Любовиче
Иван Зайцев: «У Лара Любовича своя система постановки спектакля, она не похожа на ту, что практикуется в России. Обычно мы начинаем подготовку к новому балету с заучивания музыки, а Любович сначала просит разучить хореографический текст. Потом мы слушаем музыку, думая о том, что выучили, и уже затем соединяем ее с танцем. Когда мы собрали первый акт, смогли увидеть наводнение, разлуку Евгения и Параши. А до этого спектакль готовился из небольших частей, порой было сложно понять, что к чему. О происходящем я догадывался только по характеру движений».
Анжелина Воронцова: «Артистам всегда интересней, когда идею балета объясняет сам автор. Ничего подобного той хореографии, которую сейчас осваиваем, мы никогда раньше не танцевали. Когда мы увидели первые наброски этого спектакля на видео, которое Лар подготовил еще с американскими танцовщиками, думали, что это все невозможно сделать. И только в процессе работы начали понимать особенности этой техники. У Любовича потрясающая работоспособность, во время репетиций он показывает все сам, очень точно все объясняет. Чувствуется, что он приходит с готовыми идеями, в голове у него уже все расставлено. У моей героини нет сольных кусков, но в балете очень много дуэтов, сложных переходов, поддержек».

Анастасия Соболева: «С Ларом Любовичем очень приятно работать, у него очень интересная и необычная манера ставить спектакль. Он напоминает художника, который сначала рисует наброски, а потом добавляет краски».

Виктор Лебедев: «Работать с Ларом мне понравилось с первой репетиции. Прочим зарубежным хореографам свойственно брать первый состав и заниматься им, а вторые и третьи составы обычно сидят под станком и наблюдают за процессом. У Любовича нет первых-вторых составов, он сразу разделили нас по парам, и мы все репетируем с одинаковой интенсивностью. С каждой парой он работает по отдельности, к каждому свой подход. Все дуэты Евгения с Пушкиным абсолютно разные. Нам с Андреем Касьяненко он показывает одни движения, а Леониду Сарафанову с Марио Лабрадором совсем другие. Точнее, движения одинаковы, но переходы к ним для каждого танцовщика индивидуальные. Можно сказать, что когда спектакль дойдет до зрителей, они каждый день будут видеть на сцене что-то новое. Еще никто не видел весь спектакль целиком. Мой персонаж — Евгений, у него больше всего появлений на сцене, он почти не отдыхает. Но самое интересное для меня то, что мне предстоит сойти с ума».

09.04.2019

Николай Цискаридзе: «Напоминаю себе, что я артист»
Балет «Тщетная предосторожность» в Михайловском театре отмечает «двойной юбилей»: совпали 5 лет со дня премьеры и 50-й спектакль. Огромной популярностью постановка во многом обязана тому, что в роли Вдовы Симоны на нашей сцене можно увидеть народного артиста России Николая Цискаридзе.

— Николай Максимович, со дня премьеры «Тщетной предосторожности» прошло 5 лет, но любовь зрителей к спектаклю только растет. Это одно из самых популярных названий в нашей афише, тысячи людей из разных стран мечтают увидеть балет, а те, кому удалось, считают себя счастливчиками. А как вы относитесь к этому спектаклю и к своему персонажу — Вдове Симоне?

— На мой взгляд, это лучшая версия балета «Тщетная предосторожность». Балет старый, от исходной постановки ничего не сохранилось, многие балетмейстеры XIX — XX веков ставили его множество раз. Фредерик Аштон, с моей точки зрения, сделал самый интересный вариант. Он никогда не скрывал, что видел спектакль с участием Анны Павловой, когда был ребенком, — и это была старая версия Петипа. Этим он и вдохновлялся — его спектакль сделан по эмоциональному воспоминанию. А что касается вдовы Симоны, эта роль мне нравилась с самого детства, когда я еще в школе увидел в каком-то фильме танец в сабо. Мне тоже хотелось это сделать. И когда «Тщетную» ставили в Большом театре и мне, естественно, предлагали станцевать главного героя, я сразу сказал, что не хочу, а хочу Вдову. Тогда мне эту роль не дали, сказали, что я еще очень молод и должен прыгать и бегать, но и главного героя я тогда не станцевал. В петербургском спектакле я согласился участвовать по одной единственной причине: танцевала моя любимая ученица Анжелина Воронцова, прима-балерина Михайловского театра. Я выступал не только в качестве ее педагога, но и как партнер вводил ее в разные спектакли, и подумал, что было бы очень хорошо выйти вместе и сыграть ее мамашу. Началось все с шутки. Я пошутил в разговоре с Владимиром Кехманом, может, мне вдовушку станцевать, он меня поддержал, и правообладатели, как оказалось, тоже были очень рады этой идее, и вот я приготовил и исполнил роль Вдовы Симоны.

— В одной из рецензий после премьеры вашу Вдову оценили как особу весьма привлекательную, которая, пристроив дочку, еще устроит и свое женское счастье. А вам как кажется?

— Когда я стал делать эту роль, столкнулся с тем, что английский юмор в спектакле, к сожалению, не применим на нашей почве. Точно так же как любой наш спектакль не всегда применим в Англии или в Америке — на любой наш спектакль там зритель реагирует по-другому. Я не воспроизводил буквально то, что показывали постановщики. Надо сказать, что я видел, как это репетировал Александр Грант в Большом театре, и потом здесь в Михайловском Майкл О’Хэйр — и они оба оказались очень мудрыми людьми. Они никогда не требовали точной копии, они пытались у каждого артиста вызвать что-то свое. У меня не сразу сложился характер. Одно дело, когда я просто носился, нацепив юбку в репетиционном зале, — честно пытался исполнить текст роли. Но когда принесли накладки, грудь, костюм, я оделся — и увидел свою героиню иначе. Вот, чтобы было понятно: в одной из последних версий в Ковент-Гардене Вдову танцует очень хороший артист очень высокого роста — в основном роль исполняют артисты маленького роста, а тут танцует тоже очень высокий артист, казалось бы, мы должны быть в чем-то похожи. Но он характерный артист, у него нет премьерской стати, и у него получается мамаша — старушка. Всегда играют старушку! А если вдуматься, даже если Лиза у нее третья дочка, ей должно быть от силы тридцать с чем-то лет, она молодая женщина! И вот когда я стал на себя смотреть в костюме — с моей выправкой, абсолютно премьерской, во-вторых, с этими накладками, в-третьих, с моей щиколоткой... Я часто шучу, что щиколотка выдает во вдове Симоне бывшую прима-балерину. Я стою со всем этим — и мои ноги все равно выдают одного из ведущих танцовщиков планеты. Это видно даже по форме икры — все характерные артисты выглядят по-другому. Таким комичным, как они, я быть не могу, я по форме не комичный. Играть Кабаниху мне не хотелось. Мне осталось только одно — играть Хариту Огудалову. Это женщина, которая, выдав замуж последнюю дочь, рассчитывает и на собственное счастье. И я стал делать роль по этой линии, искал смешные моменты в общении с дочерью и с ее кавалерами, в общении со своим кавалером, отцом Алена. Мне надо было свою очень конкретную внешность уложить в заданные обстоятельства. В спектакле есть одна сцена, когда моя героиня бежит открывать дверь и смотрится в зеркало, стоя в аттитюде. У всех, кто исполняет Вдову Симону, это выглядит комично. Я вставал в аттитюд, что говорить, как мало кто в мире может встать в аттитюд. Мои ноги не спрячешь. Это всегда вызывает аплодисменты. Я живу по рецептам Галины Сергеевны Улановой, она учила меня находить себя в предлагаемых обстоятельствах. Было приятно, когда после одной из сценических репетиций английский репетитор пришел на сцену и сказал мне очень добрые слова. Я знал, что в кулисах некоторые меня тихо критиковали, а он подошел и сказал: «Вы идете в правильном направлении. Всё, что вы предлагаете, сюда попадает. Я уверен, что сейчас вижу эскиз одного из наиболее выдающихся исполнений этой роли».

— Вы были премьером Большого театра, имели огромный репертуар. И вот уже на протяжении 5 лет — Вдова Симона. Вы от нее не устаете?

— В отличие от всех моих коллег я не хожу на класс, вообще не занимаюсь. Но вот я обуваю сабо, один-два дня репетирую и танцую спектакль. Сам удивляюсь, что у меня это получается (смеется). В принципе, когда танцую «Тщетную предосторожность», получаю удовольствие от ситуации: сам себе напоминаю, что я артист. Несколько раз было ощущение: идет спектакль, я в кулисах жду выхода, и мне кажется, что ректорства, к примеру, еще не было, что продолжается моя артистическая жизнь, а все остальное мне приснилось. Бывают вот такие странные моменты. И главное: я ни от чего никогда не уставал. Если мне что-то не нравилось, я этого никогда не делал.

— На ваших плечах огромный объем забот и обязанностей. Насколько просто переключиться от серьезных проблем на шуточную историю?

— Это профессия. Меня учили: какое бы у тебя не было настроение, ты должен выйти и доставить удовольствие публике. Публика пришла, она хочет встретиться с персонажами. Ее не интересует, что ты в данный момент думаешь и как ты себя чувствуешь. Я этой профессией владею в совершенстве.

«Спектакль – главное событие дня»
Звезды Большого театра — всегда желанные гости нашей балетной сцены. Элеонора Севенард и Денис Родькин 28 апреля в «Дон Кихоте» будут танцевать Китри и Базиля.
Гармония знаменитого дуэта складывается из двух индивидуальностей — и ответы на наши вопросы артисты давали, не спрашивая подсказки у партнера.

— Давайте начнем с традиционного вопроса. Как готовитесь к спектаклю?

Э.С. «Дон Кихот» у меня «в ногах», как мы говорим, я танцую его в Большом театре, танцевала на гастролях. Тем не менее каждому спектаклю предшествуют репетиции. В репетиционном зале проходим сольные вариации, дуэты, обговариваем с партнером мизансцены, настраиваемся на то, чтобы действие развивалось естественно и легко.

Д.Р. Главное — выспаться. Перед таким жизнерадостным спектаклем, как «Дон Кихот», нужно быть абсолютно отдохнувшим. У артистов балета странный режим: вечером допоздна спектакль, а на следующее утро нужно идти на класс, поэтому может накапливаться определенная усталость. Для «Дон Кихота» требуется физиологически идеально подготовленное тело. Поэтому прежде всего — выспаться и отдохнуть. Потом, уже в театре, делаю очень качественный разогрев, во время спектакля разогреться не получится.

— Приходите в театр заранее или в последнюю минуту?

Э.С. В день спектакля прихожу в театр заранее. Всегда приходила заранее, в сейчас — «сильно заранее». Это дает дополнительное спокойствие. Перед спектаклем многое нужно сделать, а спешка могла бы отразиться на настрое. Нужно сделать прическу, макияж, разогреться — лучше пусть время останется, чем нервничать, что не успеваешь.

Д.Р. Драматические актеры могут себе позволить прийти на спектакль за несколько минут, в балете это исключено. Выйти на сцену, не размявшись и не разогревшись, рискуешь получить травму. Поэтому в день спектакля прихожу в театр часа за три до начала: разогреваюсь, делаю грим, распрыгиваюсь. Именно так: уже в костюме, на сцене, перед тем как поднимется занавес, обязательно выполняю серии больших прыжков.

— В день спектакля выбираете уединение или предпочитаете общаться с коллегами?

Э.С. Энергию нельзя растратить до спектакля, ее нужно беречь и отдавать только на сцене. Поэтому я не люблю общаться в день спектакля. У всех артистов это так: спектакль — главное событие дня, мы сосредотачиваемся, сохраняем себя для сцены.

Д.Р. Перед спектаклем лучше побыть одному — чтобы никто не трогал, не звонил, не донимал просьбами о билетах. Конечно, я рад помочь, но не в день спектакля. А после спектакля, когда кипит адреналин, хочется его обсудить, пообщаться.

— Гримируетесь сами или отдаете себя в руки специалистов?

Э.С. В Большом театре меня гримирует Римма Петровна. Она работает там дольше, чем я живу на свете. Она еще Майю Михайловну Плисецкую гримировала. На гастроли она меня «собирает». Готовит головные уборы, цветы, например, подвивает лепестки розы, которая у меня в волосах, — это ведь не настоящий цветок. В диадеме специально обрабатывает камешки, добивается того, чтобы они сверкали, как настоящие драгоценности, иногда они тускнеют от лака, и она их протирает специальным составом.
На гастролях я обычно гримируюсь сама. Проверяю, чтобы все элементы прически были прочно закреплены. Мне нужна уверенность, что на спектакле не будет никаких досадных случайностей. В Михайловском театре это будет мой первый спектакль, и я еще не решила, как поступить. Я знаю, что здесь тоже работают замечательные мастера, так что, может быть, я все-таки решусь довериться гримерам.

Д.Р. 12 лет я работаю в Большом театре, и гримеры хорошо знают моё лицо. Оно, как говорится, у них «в руках». Это сложная профессия, навыки вырабатываются годами, и в Большом театре доверяю себя гримерам. А если куда-то еду, гримируюсь сам. В хореографическом училище был курс по гриму, так что вполне справляюсь.

— В какой момент вы начинаете чувствовать себя персонажем спектакля? Когда просыпаетесь? Входите в театр? Накладываете грим? Надеваете сценический костюм? Выходите на сцену? На финальных аплодисментах?

Э. С. Когда звучит увертюра. При первых звуках музыки я чувствую себя частью спектакля. До этого момента — нет. Всегда находятся какие-то частности, которые отвлекают, что-то надо доделать, поправить. Начинает звучать музыка — и это все уходит, я уже Китри.

Д.Р. Когда надеваю костюм и в костюме что-то пробую на сцене, я уже Базиль.

— Элеонора, в жизни чувствуете себя Китри?

Э.С. В любом спектакле можно найти те элементы, которые балерина привносит от себя. В «Дон Кихоте» это особенно проявляется. Китри невозможно танцевать, не передавая ей что-то от своего характера. Я бы сказала, что этот балет очень жизненный, там масса мизансцен, которые, если не сделать их достоверно, не сработают, будет не смешно. Их можно делать только «из себя», иначе зрители почувствуют фальшь.
Поначалу, когда я впервые её станцевала, меня упрекали, что моя героиня слишком интеллигентная, по-петербургски классичная, не похожая на Китри московской сцены. Ведь вагановская школа предполагает классическую сдержанность. Но с опытом приходит свобода. И в обычной жизни это тоже проявляется.

— Денис, а вы в жизни хотя бы отчасти бываете Базилем?

Д.Р. Когда я впервые в 2016 году танцевал «Дон Кихот», мне казалось, что это не моё. Но Базиль может быть очень разным — роль дает большой творческий простор. Мой персонаж более «интеллигентный», чем это принято, не «рубаха-парень». И общее между нами — мною и моим героем — все-таки есть. Это чувство юмора. Когда общаюсь с друзьями, люблю пошутить, Базиль тоже склонен к шуткам.

— Какую часть «Дон Кихота» любите больше: веселье на площади, цыганский табор, сцену сна, финальное па-де-де, автограф-сессию у служебного входа?

Э.С. Когда спектакль заканчивается, и, если он прошел на высоком уровне, и все получилось, и можно выдохнуть — это самое приятное. Но в целом «Дон Кихот» всегда дарит массу положительных эмоций. Особенно я люблю картину сна. Там у меня чисто классическая вариация — и на фоне испанских танцев она выглядит особо чистой, рафинированной.

Д.Р. Люблю и первый акт с весельем на площади, и свадебное па-де-де — его особенно. Именно в нем мой Базиль может показать свою «интеллигентность» — в чисто классических движениях, где не должно быть никаких народных элементов.

— Как восстанавливаетесь после спектакля?

Э.С. В «Дон Кихоте» энергия восполняется! Кордебалет подхлопывает, подстукивает кастаньетами, да даже само присутствие артистов на сцене очень чувствуется. Когда в зале я репетирую без кордебалета, чувствую себя совсем не так. А на волне спектакля усталости не ощущается. И со зрителями происходит постоянный энергообмен. Это очень важно. На следующий день может быть тяжелее, но это нормально, это часть нашей профессии. Тогда стараюсь работать на репетициях чуть менее напряженно.

Д.Р. Всегда по-разному. Бывает, что после спектакля чувствую себя лучше, чем до него, — спектакль может дать чувство бодрости.

— Ваше любимое занятие в свободное время?

Э.С. Если накануне был спектакль, стараюсь просто подольше побыть дома. Может быть, немножко погулять. А если особой усталости нет, тогда выбор намного больше.

Д.Р. Работы очень много, и свободного времени почти не бывает. Если усталость накапливается, мне важно, чтобы хотя бы сутки были посвящены не балету.
https://mikhailovsky.ru/press/news/samy … yy_prints/