Из-за визовых проблем между РФ и США ученики Вашингтонской балетной школы балетмейстера Олега Виноградова не смогут выступить в гала-концерте, который состоится в Северной столице России в честь 80-летия знаменитого хореографа. Балетный вечер, в который вошли отрывки из постановок Виноградова и другие номера, включен в программу Международного культурного форума в Санкт-Петербурге.

На пресс-конференции, посвященной предстоящему торжеству, Олег Виноградов поблагодарил за поддержку в организации гала-концерта правительство Санкт-Петербурга, которое выделило финансирование.

«Мы пригласили звезд отечественного балета. К сожалению, студенты моей Вашингтонской академии не смогут участвовать в концерте из-за визовых санкций. Хотя один из моих учеников — совершенно уникальная личность Эдриан Блейк Митчелл — все-таки как-то выбрался. На сцену также выйдут корейские артисты балета Хэймин Хван и Цайонг Ом, тоже мои ученики, ведущие солисты Универсального балета Сеула. Они приезжают без гонорара. И этим выступлением корейские артисты намерены закончить свою балетную карьеру», — рассказал хореограф.

По его словам, в программу также вошли постановки талантливых молодых балетмейстеров, которые будут интересны публике.

«Все, что вы увидите на моем гала-концерте, будет посвящено именно тому, что я исповедую и сохраняю, во что я верю и делаю всю свою жизнь. Структура вечера не совсем стандартная: перед каждым отделением, а их три, публика увидит 5-минутный ролик из моих спектаклей, которые сегодня в России нигде не идут. Хотя они успешно представлены за рубежом. Я просто хочу напомнить, чем я занимался все 60 лет моей творческой карьеры. Хотя этот срок, конечно, больше, ведь я начинал ставить балеты еще в годы обучения в Училище Вагановой», — сообщил Олег Виноградов.

Хореограф напомнил, что многое сделал для того, чтобы ведущие хореографы мира появились в России. Благодаря Виноградову российская публика увидела постановки Джорджа Баланчина, Мориса Бежара, Пьера Лакотта, Джерома Роббинса.

«Мой юбилейный вечер я постарался сделать праздником балета, его высочайшей классической эстетики, в которую я больше всего верю. Потому что имея образование такой легендарной школы, как Академия Вагановой, танцовщик способен исполнить все что угодно. Это собственно и доказывают наши звезды по всему миру. Они занимают ведущие позиции в театрах разных стран. Балет — самый чистый вид искусства, единственный, который совершенствует физическое состояние человека даже больше, чем сам Господь Бог», — заявил Олег Виноградов.

Гала-концерт «Балетмейстер» в честь 80-летия Олега Виноградова пройдет в БКЗ «Октябрьский» 16 ноября. В спектакле примут участие
Юлия Степанова, Денис Родькин, Ольга Смирнова и Семен Чудин, Мария Александрова и Владислав Лантратов (Большой театр);
Юлия Махалина, Фарух Рузиматов, Антон Корсаков, Игорь Колб и Алиса Петренко, Кристина Шапран и Тимур Аскеров, Александра Иосифиди, Надежда Батоева и Эрнест Латыпов (Мариинский театр);
Анастасия Матвиенко и Денис Матвиенко (Новосибирск);
Люсия Лакарра (Испания) и Марлон Дино (Германия),
Эдриан Блейк Митчелл (США), Оскар Хокинс (США),
Хэймин Хван и Цайонг Ом (Южная Корея),
а также учащиеся Академии русского балета имени Агриппины Вагановой.

Несколько вещей, которые когда-то принадлежали Мариусу Петипа, создателю русской балетной школы, а также часть его праха хранятся у знаменитого хореографа Олега Виноградова. Он намерен передать их на временное хранение в музей Академии Вагановой в Санкт-Петербурге. Об этом балетмейстер заявил на пресс-конференции, посвященной предстоящему гала-концерту в честь его 80-летия.

Олег Виноградов отметил, что у него сложились хорошие отношения с нынешним руководителем петербургской балетной академии Николаем Цискаридзе. «Николай Максимович прислушивается к советам, что не может не радовать. Сейчас готовится юбилей Мариуса Ивановича Петипа (он родился 11 марта 1818 года). Господин Цискаридзе попросил меня передать на временное хранение в музей Вагановского училища уникальные экспонаты, которые хранятся в моей семье — это прах Петипа, часть его вещей, которая перешла ко мне по наследству. И я дал согласие», — рассказал хореограф.

Он пояснил, что Мариус Петипа скоропостижно скончался в 1910 году. Его внук — актер Николай Мариусович Радин — был женат на артистке Елене Шатровой. Она возглавляла Всероссийское театральное общество и создавала Дом ветеранов сцены на Крестовском острове в Северной столице. «Радин получил все наследство Петипа, а когда умер и Радин, все вещи остались в Елены Митрофановны Шатровой. После премьеры моего спектакля в Большом театре она подарила это все мне с надеждой, что дух Мариуса Ивановича мне поможет», — сообщил Олег Виноградов.

Дело в том, что Мариуса Петипа сначала похоронили на лютеранском кладбище. А когда Елена Шатрова возглавила Всероссийское театральное общество, она решила перезахоронить останки легендарного хореографа в Некрополе Александро-Невской лавры. По словам Виноградова, когда прах переносили, часть его была запаяна в коробочке из-под чая.

Балетмейстер отметил, что Академия Вагановой — одно из достояний российской культуры, которое просто необходимо беречь и сохранять. «До прихода Николая Максимовича Цискаридзе 15 лет меня в эту школу не пускали. Поэтому мне было приятно, что с его приходом меня пригласили в академию и предложили читать лекции. Учащиеся академии тоже будут принимать участие в моем гала-концерте», — рассказал Виноградов.

По его словам, состояние здания Академии русского балета имени Вагановой, условия, созданные внутри него, — прекрасны. «По-моему, такого не было даже при основании этой школы. Там царит особая атмосфера красоты, чистоты и изысканности», — подчеркнул хореограф.

Гала-концерт «Балетмейстер» в честь 80-летия Олега Виноградова пройдет в БКЗ «Октябрьский» 16 ноября. На сцене выступят звезды российского балета, зарубежные артисты, ученики Академии Вагановой. Этот спектакль включен в программу Международного культурного форума в Санкт-Петербурге.

Разница между искусством балета, да и в физической форме танцовщиц начала ХХ века и сегодняшнего дня — очень велика, рассказал известный хореограф Олег Виноградов на пресс-конференции, посвященной предстоящему гала-концерту в Северной столице. Этот вечер балета, который посвящен 80-летию самого Виноградова и 60-летию его творческой деятельности, вошел в программу Международного культурного форума в Санкт-Петербурге.

«Сейчас почему-то из балерины Матильды Кшесинской делают чудо, но в современном классическом балете на нее даже никто бы и не посмотрел! Ее бы близко не подпустили к балету — с ее формами и координацией. Но надо понимать, что в те времена была такая была эстетика. В то время танцовщицы были пышечками — есть документы и фотографии, свидетельствующие, что у балерин были развитые бедра, полные ноги, короткие шеи, а шага не было вообще. Эстетика развивалась — и слава Богу! Сегодня выдающиеся балерины — это само совершенство. Например, Светлана Захарова — это такое явление, которое бывает раз в сто, а то и двести лет. В ней великолепно все: и физические данные, и координация, и красота и чистота линий. Думаю, что ни одна балерина, фигурирующая в фильме «Матильда», не сможет сравниться с Захаровой», — рассказал Олег Виноградов.

По его словам, съемки балетов современными режиссерами, как правило, оставляют унылое впечатление. «Господа, вы не представляете, какая это чушь, какой позор — смотреть это! Я не беру тему, я не беру режиссуру, но им очень хочется влезть в ту природу, о которой они ничего не знают и понятия не имеют. Вы знаете, когда профессионалы балета смотрят любые фильмы, где есть хоть какая-то балетная тема, им просто стыдно за это», — пояснил хореограф.

Олег Виноградов видит функцию кино только в том, чтобы фиксировать на видео то, что нельзя задокументировать иначе — сам танец, поскольку его нельзя записать как ноты. «Я пытался это сделать в сотрудничестве с коллегами на протяжении трех лет. Мы изучали все системы, но пришли к выводу, что балет записать невозможно. Поэтому тут на помощь приходит кинофильм, видеофиксация движения, состояния артиста, его мастерства, владения школой, техникой, лексикой танца.

Тем не менее, балетмейстер отметил, что «поддержал бы нашего императора в том, что он полюбил балерину». «Я тоже люблю балерин, но Кшесинскую я вряд ли бы полюбил. Моя жена, несмотря на то, что она 22 лет балетной карьеры уже 17 лет провела на пенсии, форму не потеряла. Я люблю таких, как она, а император, видимо, любил других. И наверное, ее было за что любить», — с улыбкой отметил Олег Виноградов.

Он напомнил, что Мариус Петипа занимал Кшесинскую в своих спектаклях, давая ведущие роли. «Это уже потом появились такие выдающиеся балерины, как Спесивцева, Осипенко, Макарова, Захарова, Махалина. Эти танцовщицы обладают физическим совершенством именно благодаря балету… Эта система совершенствует мышцы, координацию, пропорции, и она уникальна. В ней все продумано и гениально. Это такой вид искусства, который познать до конца невозможно, но он привлекает всех», — рассказал хореограф.

Олег Виноградов подчеркнул, что в классическом балете нет ни одной некрасивой позы или движения. «Этот потрясающий мир создан для служения красоте женского тела. Что может быть красивей женщины, созданной Господом Богом? Ничего! Балет именно этим и занимается. Он создан для воспевания женской красоты, а это — весь мир. Таково мое кредо», — заявил он.

Знаменитый балетмейстер Олег Виноградов планирует поставить в Астраханском театре балет «Горянка» Мурада Кажлаева, и этот спектакль будет посвящен теме ислама. Об этом Виноградов сообщил на пресс-конференции, посвященной предстоящему гала-концерту в честь его 80-летия в Санкт-Петербурге.

«Последняя моя премьера была в Новосибирске — это “Ромео и Джульетта”. Спектакль идет два раза в день с аншлагом, — напомнил он. — А в ближайшем будущем, надеюсь, состоится премьера в Астраханском театре, куда меня пригласили поставить “Горянку”. Это был мой дебютный спектакль в Мариинском театре 50 лет назад. Тогда коллектив получил за эту постановку Государственную премию».

В 1968 году композитор Мурад Кажлаев написал по мотивам поэмы Расула Гамзатова музыку для балета «Горянка», который стал первым национальным дагестанским балетом.

«Теперь я буду делать совершенно другой спектакль. Сегодня это будет единственный спектакль, в котором поднята тема ислама. Причем раньше я не мог поставить этот балет ни в одном другом театре, поскольку время еще не пришло. Мы многим обязаны многогранной культуре ислама, и об этом нужно сказать. Я хочу соединить балет с теми традициями, которые есть в танцах кавказских народов. Я изучал и собирал этот фольклор, и при постановке в Мариинском решил раскрыть все богатство этих танцев. Но сегодня я намерен сделать акцент на исламе», — рассказал Олег Виноградов.

Он подчеркнул, что не боится браться за эту тему. «Я почти ничего не боюсь. Перед гастролями в Крыму с труппой расформированного уже театра Петербургской консерватории меня пугали санкциями. Но я чувствовал, что мне нужно быть там. И мы показали в Крыму концерт из отрывков классических балетов. Залы были переполнены, нас потрясающе принимали. Крымская публика соскучилась по этой красоте. Даже в исполнении нашей скромной труппы спектакль стал уникальным событием. Руководство Крыма заговорило о том, что в этом регионе должен быть свой театр оперы и балета. И я с этим согласен», — заявил балетмейстер.

Сергей Николаевич: Здравствуйте. Это программа "Культурный обмен" на Общественном телевидении России. С вами Сергей Николаевич. Сегодня мы будем говорить о балете и не только о нем. Как известно, пика своей профессиональной формы танцовщики достигают к 25-30 годам, после чего начинается неизбежный спад, и со всей неотвратимостью встает вопрос, а что же дальше. В этом смысле судьба нашего гостя сложилась чрезвычайно благополучно, точнее то, как он сумел распорядиться своим даром, своим талантом, своей жизнью. Я с большим удовольствием представляю народного артиста России, ректора Академии русского балета имени Вагановой Николая Цискаридзе.
Николай Цискаридзе – артист балета, педагог, ректор Академии русского балета имени Вагановой, Народный артист России, Народный артист Северной Осетии, дважды лауреат Государственной премии России, трижды лауреат театральной премии "Золотая маска", член Совета при Президенте Российской Федерации по культуре и искусству. Родился в Тбилиси в 1973 году, в 1984 поступил в Тбилисское хореографическое училище, а с 1987 года продолжил обучение в Московском академическом хореографическом училище. В 1992 году по окончании Московской академии хореографии был принят в труппу Большого театра, где его ждала блестящая карьера. Став самым известным танцовщиком страны, экс-премьер Большого возглавил Академию русского балета имени Вагановой в Санкт-Петербурге.
С.Н.: Здравствуйте, Николай.
Николай Цискаридзе: Здравствуйте.
С.Н.: Хотел начать с новости, которая сейчас как-то активно обсуждается в театральных кругах, а точнее это инициатива Валерия Абисаловича Гергиева об объединении многих культурных институций, включая Академию русского балета, с Мариинским театром. Что вы про это знаете и как вы к этому относитесь?
Н.Ц.: Ну это невозможно юридически и никогда не будет возможно, потому что с 1991 года Ленинградское академическое хореографическое училище выведено из-под юрисдикции Мариинского театра. Потом оно было переименовано в Академию русского балета, и было получено, по-моему, в 1994 году президентом Ельциным подписан указ о нематериальной культурной ценности. Я не помню сейчас, какой это точно был указ, и потому есть юридические нормы, которые преодолеть нельзя.
С.Н.: Но, как известно, часто законы отменяются.
Н.Ц.: Это невозможно отменить, потому что это достояние государства, и это признано государством, и не один год является достоянием государства, поэтому тут как бы… Есть вещи, которые просто невозможны. И тут в данной ситуации я уже не буду… Понимаете, можно долго говорить "за" и "против" и так далее, но просто есть вещи невозможные, юридически невозможные, и это вам скажет любой юрист.
С.Н.: Тем более вы тоже юрист, и вы занимались…
Н.Ц.: Да, я как юрист, потому я к этого отношусь достаточно спокойно, знаю прекрасно, что наш президент юрист, и как человек очень образованный он как раз понимает, о чем я говорю.
С.Н.: Кстати, вы же занимались и закончили кафедру трудового права.
Н.Ц.: У меня три образования. Первое образование я, конечно, получал в школе – я закончил училище как танцовщик, потом я закончил институт как педагог-репетитор, потом я долго занимался балетом…
С.Н.: …как известно.
Н.Ц.: …ну и под конец своей танцевальной карьеры я поступил в Московскую государственную юридическую академию, где закончил магистратуру по кафедре трудового права. И это мне очень помогает во многих вещах, потому что если я сам что-то не понимаю… Меня учили блистательные педагоги, это фантастическое учебное заведение, и вот эта кафедра, на которой я учился, тогда ею руководил Кантемир Гусов, один из умнейших правоведов нашей страны. Если вы откроете Трудовой кодекс, вы увидите его фамилию как одного из составителей нашего Трудового кодекса. А потому я могу обратиться к своим педагогам, которые меня учили, и мне тут же все объясняют, что, где, почему и как. Потому…
Это очень важно. Дело в том, что сейчас, к сожалению, очень много руководителей являются деятелями культуры, ничего не понимая в том, что они делают, не имея ни юридического, ни управленческого образования, потому иногда обращаются с разными просьбами или утверждениями выступают, не понимая, что есть норма, по которой что-либо можно либо что-то нельзя. Потому я вам сразу говорю: есть вещи невозможные.
С.Н.: Коль вы такой эксперт…
Н.Ц.: Я не эксперт, просто есть вещи…
С.Н.: Профессионал, понимающий все это юридическое и правовое поле, в котором мы находимся – я так понимаю, что вы занялись этим неслучайно, именно выбрав юридический факультет уже на излете своей балетной карьеры.
Н.Ц.: Занялся на самом деле я этим случайно, потому что в тот момент, когда, так скажем, достаточно глупые и очень необразованные чиновники, которые на тот момент руководили Большим театром, решили со мной бодаться, они стали раздавать интервью. И, конечно, они несли такую ересь с юридической точки зрения, что вдруг мне позвонил вот этот человек, Кантемир Гусов, который… Он был осетин. К сожалению, был, потому что Кантемир Николаевич скончался, к сожалению. Он сказал мне: "Деточка, ты грузин, я осетин, мы должны помогать друг другу в этом нелегком мире – приди, я тебя просто проконсультирую, принеси такие-то документы, чтобы я посмотрел". Я пришел, он посмотрел, расхохотался еще больше, сказал: "Господи, спи спокойно. Если что-то будет, вот тебе моя помощница, она будет тебе моим адвокатом. Не то что они тебя не уволят, а они тебе еще приплачивать всю жизнь будут за то, что…" Что самое смешное, потом оказалось, что в итоге эти наши нерадивые руководители стали за консультацией звонить туда же с просьбой "Как уволить Цискаридзе?", "Как над ним поиздеваться?" Когда им объяснили, что это невозможно, они были очень раздосадованы. Они вынуждены были тут же отматывать, рассказывать, что якобы я их просил этого не делать.
В общем, был весь этот сыр-бор и цирк, который разводили… Понимаете, если их фамилии когда-нибудь будут всплывать в истории, конечно, они будут всплывать либо с теми чудовищными реконструкциями, которые произведены в Большом театре, либо потому что они со мной пытались бодаться. Те, кто будут изучать мою биографию, а ее будут все равно изучать, хотят они этого или нет, потому, понимаете, есть вещи… Вот вспоминаю…и даже смешно. И вот…
С.Н.: …все это вас сподвигло заняться?
Н.Ц.: Не сподвигло, просто когда он со мной общался, он же мне задавал какие-то вопросы, я ему отвечал. И в какой-то момент он понял, что речь у меня достаточно складная, что я разговариваю…
С.Н.: Логически мыслите.
Н.Ц.: Да, он же все-таки юрист, серьезный человек, не один год работающий с абитуриентами. И он мне сказал: "А что ты с такими мозгами в балете делаешь? Почему ты не учишься? У тебя не все потеряно". Я долго препирался, но он меня убедил, что надо. Он сказал: "Ты все равно будешь руководить, без этого нельзя – надо". И я рискнул. Я очень мучился, первое время ужасно, потому что надо было сдать два письменных экзамена, это было очень сложно для меня, потому что на протяжении многих лет, с 1989 года, как я написал последний экзамен в 8-м классе, для того чтобы получить среднее образование, я ручку держал только для того, чтобы поставить свой автограф, больше никогда ничего не писал, а тут надо было сдать два экзамена конкретно по трудовому праву и по теории государства и права. Это совсем нелегко, это по три вопроса, все письменно, при вас же проверяют. Это было испытание для организма, для мозгов.
Спасибо Кантемиру Николаевичу я говорю постоянно, потому что та атмосфера достаточно такого уважительного отношения к человеку, к которому я попал вдруг в Юридическую академию, я на тот момент уже не знал в родном коллективе, потому что атмосфера так обострилась… Понимаете, Сережа, я думаю, что вы как человек, друживший с Майей Михайловной Плисецкой, конечно, я думаю, она вам много чего рассказывала. Ни один премьер, примадонна Большого театра, крупный дирижер, крупный режиссер в этом заведении не закончили благостно: обязательно им отравляли жизнь. Об этом написал Булгаков в "Жизнь господина де Мольера", театральный роман – серость объединяется против личности, она с нею борется, она должна ее уничтожить. Потому как бы то, что началось… С одной стороны, меня безумно радовало, потому что я понимал по истории, что раз это так, значит, все-таки я один из немногих…
С.Н.: Из тех, да.
Н.Ц.: А с другой стороны, конечно, это ужасно омрачает быт. И вдруг я попадаю в такой комфорт, где тебя уважают, где тебя учат. Понимаете, сознание артистов балета, вообще классических артистов – и музыкантов, и певцов – ты всегда должен оставаться учеником, иначе у тебя ничего не получится на сцене. И потому для нас учиться – привычное дело. И когда они вдруг увидели, что я так…
С.Н.: …страстно этим занимаюсь.
Н.Ц.: Да, что я пытаюсь понять, потому что мне было сложнее, чем всем, потому что в основном у меня на курсе учились девочки и мальчики, которые недавно закончили школу, бакалавриат, они учились не так давно, а я-то…
С.Н.: Прошли годы.
Н.Ц.: Да. И это было очень приятно. Я за ними за всеми тянулся, какие-то вещи мне давались очень сложно, какие-то мне, наоборот, давались с такой легкостью, что я был примером для всех. Это было очень интересное время.
С.Н.: Вас встретили фактически, когда вы пришли в Большой театр, вот это знаменитая реплика Марины Тимофеевны Семеновой о том, что "пора готовиться к пенсии". Это ведь было сказано неслучайно.
Н.Ц.: Это было сказано мудрым человеком, знающим, что такое жизнь.
С.Н.: И что такое балет, как устроен балет.
Н.Ц.: Тут надо сделать ремарку: она это сказала, когда мне было 18 лет, а ей-то в этот момент было 86, понимаете разлет временной? И она-то понимала, о чем она говорит. Таких людей, которые к ней пришли в 18 и уже рядом с ней преподают, было очень-очень много. Я ей безумно благодарен, она же меня заставила доучиться, потому что у меня мама… Вы понимаете, нам давали дипломы в школьном театре, я с красным дипломом заканчивал, я очень хорошо учился. И потому, когда я этот диплом… Я зашел в кулисы, мама его у меня выхватила и отдала какой-то женщине. Оказалось, это декан института. А тогда, в тот момент не надо было создавать экзамены с красным дипломом, я автоматически был зачислен. И я с ней боролся… Тут мама умерла, со мной начали бороться все ее подруги, что мама мечтала, ты должен закончить; естественно, все понимали, что я институт брошу. А тут до Марины Тимофеевны дошли слухи, что Колька учится в институте. Она сказала: "Что? Бросишь?" И она меня заставила учиться, она меня…
С.Н.: Доучиться.
Н.Ц.: Не просто доучиться, а она меня сажала рядом с собой… Мы были в училище, она была в экзаменационной комиссии. А так как я был... Действительно она меня очень любила, любила по разным причинам: потому что я был мальчиком-сиротой, я был всегда при ней, я был очень способный ребенок, на которого она делала определенную ставку, она меня любила, вернее выделяла за много разных положительных качеств. И она Головкиной сказала (тогда Головкина руководила училищем): "Соня, я знаю, Коля у тебя учится в институте". – "Да". – "Можно я у него буду практику и профессию вести?" Та говорит: "Конечно, Марина Тимофеевна, мы вас можем…" – "Нет-нет-нет, мне ничего не надо, просто знай: он не будет посещать, я буду это вести". Я подумал, что, боже, какая хорошая Марина Тимофеевна, отмазала меня и я больше сюда не зайду: приду за дипломчиком, мне его дадут и я уйду. Я же такой весь из себя знаменитый уже. А вот с этого дня начался ад, потому что все в буфет, я рядом с ней сижу, смотрю следующую репетицию, которую она ведет. Она мне, значит, помимо того, что она дает реплики своей ученице, она меня учит... Потом я должен был встать…
С.Н.: То есть вы были ее ассистентом как бы?
Н.Ц.: Я не ассистентом, я был мальчиком для битья по любому поводу. Я должен был все знать, я должен был все уметь, я должен был… И сейчас я каждый раз говорю "спасибо, спасибо, спасибо, мама, что заставила, спасибо, Марина Тимофеевна, что там дала профессию". Понимаете, в тот момент, когда я стал ректором, был сложный момент моего входа в Академию русского балета по одной простой причине: я не петербуржец, я там не учился. Это был такой момент: не любят эти два города друг друга, тем более балетные люди этих двух столиц. И понимаете, когда у нас было первое методическое совещание, все-таки все методисты – это очень взрослые дамы, среди них несколько было учениц Вагановой… Когда мы заговорили про методики, они поняли, что я ее знаю наизусть, я могу процитировать, что где написано. Но в отличие от них я практик, а они-то всю жизнь было просто методистами.
С.Н.: В теории, да.
Н.Ц.: А я тот человек, который оттуда пришел.
С.Н.: Вы получили это фактически из рук Марины Тимофеевны, любимой ученицы Вагановой.
Н.Ц.: Конечно, не просто любимой – самой любимой, самой главной. Даже в завещании у Вагановой Семенова стоит номером 1: сначала ей отписывалось что-то, потом своей семьей, потом ее другой любимой ученице Наталье Михайловне Дудинской. Есть, понимаете… И вот тогда я понял, какой клад я держу в голове, что в меня вкладывала Марина Тимофеевна, как будто… Был даже у меня такой момент, что она предвидела это, потому что на протяжении многих лет она мне говорила: "Ты ленинградский, ты ленинградский, тебе…"
С.Н.: Почему?
Н.Ц.: Не знаю.
С.Н.: По линиям, по ощущениям?
Н.Ц.: Нет, мне не нравилось вообще все это. Не потому что я не любил Ленинград, в отличие от всех московских артистов, я там прослужил 18 лет подряд, Гергиев ко мне как к артисту относился с таким уважением и пиететом. Представьте себе: 18 сезонов я беспрерывно танцевал все что хотел, и Мариинский театр за 300 лет существования русского балета только мне предоставил из московских артистов бенефис: ни в царской России, ни в Советском Союзе никто из московских артистов – никто никогда не удостаивался. А я… Да, у Майи Михайловны были там вечера, которые кто-то снял театр, ей сделали, когда она танцевала – не когда она уже не танцевала…
С.Н.: Да, тогда были гала-концерты.
Н.Ц.: Да, когда она танцевала, такого не было, а мне вот такая честь выпала, понимаете? И тут… Я никогда не понимал, о чем она говорит. И когда я там оказался, я понял, что она просто всей энергией хотела, чтобы я чему-то там научился. Когда я уже стал работать, я стал во все вникать и понял, что вот я всю профессию получал в Москве (начал в Тбилиси, а получал в Москве). Я сейчас учусь новой профессии – быть руководителем. Одно дело за столом, когда ты учишь теорию, а другое дело на практике применять эту теорию – это разные вещи.
С.Н.: Все-таки то, что касается школы. У Семеновой была ее ленинградская, петербургская вагановская школа, или она все-таки была с таким сильным московским акцентом и московским окрасом?
Н.Ц.: Вы понимаете, очень здорово это описано у Улановой в книге… Есть такая книга Сании Давлекамовой, там несколько интервью с Галиной Сергеевной, они собраны в одну книгу. Ведь Галина Сергеевна официально перешла в Большой театр в 1943 году и стала с 1944 года балериной Большого театра. Родилась Галина Сергеевна в 1910 году, значит, в 1944 году ей 34 года. Она очень взрослый человек уже была на этот момент. И там она ей рассказывает, что когда она переехала в Большой театр и стала танцевать в спектаклях Большого театра…
Одно время она приезжала и в спектаклях Мариинского танцевала. Это декорации, сделанные на определенный размер, и когда их ставят в Большом, то они сужают сцену под те декорации, которые сделаны. А тут она стала во всем этом. Она стала также танцевать "Джульетту", "Жизель", "Бахчисарайский фонтан" – те роли, которые на нее были поставлены, она была первым составом. И она поняла, что все надо переделывать, она там подробно это рассказывает: все то, что она делала в Мариинском театре, оказалось в Большом неприменимо – жест не долетает до зрителя, она стала учиться класть грим по-другому, потому что он должен быть более очерченным, ярким, потому что из другого места свет идет, пространство в четыре, не в два, а в четыре раза больше, потому что зрительный зал огроменный, и так далее. И вот она это пишет, очень подробно описывает. Это не может не влиять на манеру танца. Даже та же "Шопениана", такой камерный балет на сцене Большого театра смотрится по-другому, потому что тот прелюд, который танцевала всегда Галина Сергеевна Уланова на выпуском вечере, когда выпускалась, и в Большом театре, когда пришла – пока она бежит из кулисы на эту музыкальную фразу до центра сцены, просто выбегает, в Мариинском театре это одно количество шагов и расстояние музыкальное, а в Большом театре это в два раза больше. И если прелюд вообще везде считается самой легкой вариацией (легкой, потому что там нет пируэтов, там другие сложности), то в Большом театре ты устаешь оттого, что тебе бегать-то из угла в угол, из угла в угол, из угла в угол. Это не так просто.
С.Н.: Вы говорите, скажем так, о такой практической стороне дела.
Н.Ц.: А балет – это прежде всего практическая сторона дела.
С.Н.: Да, безусловно. Но есть то, что называется манерой. Вот петербургская манера…
Н.Ц.: Так манера и диктует расстояние.
С.Н.: Да?
Н.Ц.: Ну а как? Если мне надо сделать четыре шага или мне надо сделать восемь шагов, а тактов у меня на четыре, естественно, я эти четыре шага укрупняю, и вы по-другому… И все, и вся манера.
С.Н.: Вся манера другая.
Н.Ц.: Есть такое движение в мазурке – па гала. В Питере учат почти скользить, но не очень двигаться, а в Москве всегда лететь, потому что за этот музыкальный размер эта диагональ Мариинского театра в два раза меньше, чем эта же диагональ в Большом театре, а вам надо пролететь от кулисы до кулисы. Танец один и тот же, музыкальный размер один и тот же, а пространство в два раза больше. И, конечно, надо же как-то разогнаться.
С.Н.: А как вы себя почувствовали, когда все-таки приехали в Питер?
Н.Ц.: Я себя никак не чувствовал. Я живу в Москве, а служу в Петербурге.
С.Н.: Ага, вот так?
Н.Ц.: И я по-другому себя никогда чувствовать не буду. Не потому, что я не хочу принять город или город не принимает меня. Я очень люблю Петербург, но я люблю по нему гулять, я люблю ходить, куда я хочу. Я не могу этого себе позволить, у меня нет времени, Сережа. Я захочу в 9 или в 10 часов на работу и выхожу, когда уже 20:30 – ну куда мне? Никуда не пойти. Я очень часто шучу, что я узник замка на Россе, но это хорошее заключение, комфортное, очень неплохой адрес.
И второй момент: для меня понятие дома, моего дома (не родительского дома, а моего дома) – это Фрунзенская набережная в городе Москва. Я, наверное, никогда не смогу привыкнуть ни к чему другому чисто вот, опять-таки, по амбьянсу. Для меня вот этот изгиб Москва-реки, конкретно вот в этом месте. Потому что, переехав в Москву в 13-летнем возрасте, мы там поселились, и учился я там уже…
С.Н.: Да, училище же там.
Н.Ц.: Да. А потому мы там и поселились, что училище там, и я вот всю...
С.Н.: Тяжело жить на два города?
Н.Ц.: Да, очень тяжело, очень, потому что тратишь времени безумно много на передвижение. И главное, что очень хочется иногда… Вот ты знаешь, что в Москве собрались друзья, а ты не можешь прийти, или наоборот, ты знаешь, что вот едешь по каким-то делам, в командировку тебя посылают, надо обязательно приехать в Москву, а вот именно в этот момент все приехали в Питер, и ты также жалеешь. Да, тяжело.
С.Н.: Но между тем мое ощущение от вас в Петербургской академии на улице Росси какое-то было очень радостное, когда я вас там посетил.
Н.Ц.: Да нет, я абсолютно счастливым…
С.Н.: Вы абсолютно были в центре этой жизни, эта жизнь молодая бушевала вокруг вас, вы все знали, вы всем распоряжались.
Н.Ц.: Меня знаете что поразило? Я когда переступил порог в качестве ректора уже, когда указ был подписан, я же пришел, чтобы мне представили. И я когда переступил порог, я был потрясен, как мне хорошо. Я зашел в музей, и там…
С.Н.: Все эти пачки и костюмы.
Н.Ц.: То, что мы называем музеем – там вот есть место, с одной стороны висит Галина Сергеевна, с другой стороны Марина Тимофеевна, два портрета. И я когда вот зашел, первое, что я увидел – это как они две на меня смотрят. И мне стало так хорошо, потому что я оказался дома, среди людей, которые…
С.Н.: …вас любили.
Н.Ц.: …в меня вложили такое количество любви, такое количество тепла, потому что вот этот вот… у меня стоит перед глазами. Ведь я достаточно долго из-за разных сложных интриг в Большом театре был артистом кордебалета второй категории, уже вел спектакли, три года подряд и не один спектакль, и мы пришли в канцелярию, там была у нас касса взаимопомощи, я обычно брал взаймы там, а потом, когда была получка, отдавал все время. И я тихо с этой дамой канцелярской такой уединился для этого, а Марина Тимофеевна это заметила. И когда я ушел, она спросила: "А что Кольке нужно было?" А она говорит: "Марина Тимофеевна, он же получает очень маленькую зарплату". Марина Тимофеевна сказала: "Как? Он же премьер". – "Что вы, он же второй кордебалет". Она не поверила, позвонила в отдел кадров тут же, и ей говорят: "Да, его не повышали даже". Повышали всех, кроме меня. И на следующий день закончился класс, и входит Галина Сергеевна, и Марина Тимофеевна говорит: "Галька, ты что будешь делать после репетиции? У тебя сколько?" – "У меня полторы". – "Я тебя подожду. Пойдем Кольку солистом сделаем".
С.Н.: И вот они вдвоем пошли.
Н.Ц.: И они пошли тогда… В этот момент уже руководил Васильев, он только пришел. Они вышли, я был уже премьером. Меня с самой низшей ступеньки на самую высшую…
С.Н.: …подняли на солиста.
Н.Ц.: Не на солиста, на премьера.
С.Н.: На премьера, да.
Н.Ц.: До этого – просто чтобы вы поняли – это идти долго. У меня не было такого, у меня было сразу туда и все.
С.Н.: И это как бы стало тем магнитом, который вас держал в этом месте?
Н.Ц.: Ну это облегчало мне…
С.Н.: Облегчало жизнь?
Н.Ц.: Жизнь, первые сложные моменты, да. А сейчас я не могу вам сказать, что мне легко или просто. Просто вот я в своем пространстве в том плане, что я получаю удовольствие, что я могу что-то для этого дома, который был до меня великим много лет, будет после меня, я уверен, не один десяток лет великим, сделать хорошее. Я обязан делать что-то хорошее.
С.Н.: Как вам кажется, это ценят? Вы это чувствуете?
Н.Ц.: Вы знаете, никогда не надо ждать, что кто-то оценит. Ведь все всегда приходит опосля. И я же вам сразу сказал, я очень люблю историю. Историю в смысле какую? – элементарную: сравнить, прочитать, такое мнение, такое мнение. Я очень хорошо знаю историю балета, слишком хорошо. Никогда никого не ценили, потом локти кусали и делали из этого…
С.Н.: Легенду.
Н.Ц.: Да. Потому если бы кто-нибудь… Первое, что я сделал, когда стал ректором – я подарил музею… У меня была копия судилища 1937 года собрания Мариинского театра над Вагановой, где ее ученицы ее линчевали. Повторяю: 1937 год. Когда это читаешь – это вот такая толстенная штука – становится страшно, потому что ее могли расстрелять завтра. И то, что они там произносят, это ужасно. Ее защищала одна ученица, одна из всех – Наталья Михайловна Дудинская. Она боролась…. Вы знаете, я даже когда читал, я, к сожалению… Я знал Наталью Михайловну, я с ней виделся два или три раза в жизни, и так как-то меня представили, второй раз она мне сказала какие-то теплые слова, но я никогда с ней не общался долго. И мне так стало жалко, что я с ней не был ближе знаком. После того как я прочитал… Потому что подвиг этой женщины меня потряс, молодой женщины, 1937 год.
И спасла всю ситуацию Марина Семенова, которая здесь в Москве занимала очень такое немаленькое положение и так далее. Другое дело, что Ваганову сняли с руководства Мариинским театром. Вот когда я это вспоминаю, я понимаю, что сколько бы ты ни сделал… А потом же это училище назвали имени Вагановой. Потому неизвестно, что будет завтра, неизвестно, что будет послезавтра. Сегодня любят, завтра могут не любить. Потому когда был весь этот кордебалет глупый в Большом театре, меня он, с одной стороны, смешил, а с другой стороны очень радовал, с третьей стороны было противно находиться в этом пространстве с этими людишками, потому что смотреть на этих людей всех было по меньшей мере противно.
С.Н.: Почему в балете так интенсивно, так как-то страстно, так сгущены все эти эмоции, которые свойственны, в общем, и обычной нашей жизни, и драматическому театру, но именно как бы балетные страсти сотрясают эти стены с особой силой?
Н.Ц.: Потому что в балетной труппе всегда юные, основная масса как бы. Допустим, в Большом театре обычно служит 250 человек, числится. Конечно, из них много больных и в декрете, но числится 250. Основная масса – это мальчики и девочки до 28 лет, до 30. Потому что очень часто, особенно в последнее время, в 28, как армия проходит, молодые люди уходят, и взрослыми остаются исключительно те, кто стал солистом, у которых вдруг прорезается характер, прорезается свое "я", прорезается свое мнение, но их меньшинство. Основная масса готова на все – дайте роль, не выгоняйте, заплатите зарплату! Ни в одном другом жанре это невозможно. Оркестр – это взрослые люди, опера – это взрослые люди.
С.Н.: Как правило, взрослые люди, да.
Н.Ц.: Драматический театр – в основном, это взрослые, состоявшиеся люди. Потому балет – это всегда мальчики и девочки. И даже когда приходят взрослые люди, это очень субтильные существа, их своей энергией просто многие задавливают. И когда кто-нибудь один или два находятся смелых, которые могут сказать свое мнение, они сразу уничтожаются. Но это привело к тому, что на сегодняшний день в мире этот жанр потерпел крах, звезд нет, их нет. Понимаете, мы можем с вами как бы так… Сейчас торжество пиара над разумом, и огромное количество глянцевых журналов пишет: "Это великая, это гениальная, это такая, это сякая, в таком наряде, вот в таком наряде". Но это не Плисецкая, это не Максимова, это не Захарова по одной простой причине: личности нет. Никто не знает их, понимаете, и никогда не запомнит, потому что нас выискивали, из нас растили с детства что-то. Другое дело, дал господь бог, чтобы зерно проросло, и вырастало, не дал…
С.Н.: Ну что делать.
Н.Ц.: Да. Ведь дело в том, что, понимаете, я очень хорошо помню мир без Интернета еще. И когда под колоннами Большого театра уже сто лет Уланова не танцевала и Плисецкая сто лет не танцевала "Лебединое озеро", а бои еще шли там, их делили, люди еще делили, кто лучше танцевал. Я вот так стоял и смотрел: боже, какие странные люди. А нельзя порадоваться, что и Плисецкая танцевала, и Уланова танцевала – и то хорошо было, и то, но по-разному? А сейчас нет боев, спорить не о чем.
С.Н.: Но вот сейчас под вашим покровительством, при вашем контроле находятся целые классы этих самых молодых людей, и во многом это зависит от вас, станут они звездами или нет.
Н.Ц.: Ни в коем случае по одной простой причине. В школе только учат, в школе карьеру не делают. Карьеру делают в театре, все зависит от тех людей, которые руководят в театре. И этот крах системы звезд во всем мире оттого, что вдруг пришло поколение людей, менеджеров, которые решили, что они должны получать известности больше, чем артисты, лавров больше, чем артисты, почета больше, чем артисты, и стоять во главе всего. Их место… Они перепутали, что они обслуживающий персонал. Театр построен для артистов и для зрителя, а антрепренер – да, он организовывает всего лишь это. Он может, если это ваш частный театр, может называться вашим именем, или если это государственный театр, вы просто один из директоров. А они хотят другого, они хотят славы. Они не умеют ни петь, ни танцевать, ни играть, но они хотят быть кем-то, и их не устраивает ни Мария Колос, ни Мария Гулегина, их не устраивает Нуриев и никогда не устроит Николай Цискаридзе, потому что у людей этих есть мнение, есть понятие, что такое искусство, как должно быть и так далее. Ни в коем случае, в их понятие это не входит. Они превратились…
Что произошло, Сережа, самое страшное, что произошло. Я был летом в Японии. Мы приезжали в Японию, когда я пришел в театр, просто чтобы вы представили: 38-42 города.
С.Н.: Это такой тур?
Н.Ц.: Да. Мы в Токио танцевали в начале, всегда неделя в Осс, неделя в Йокогаме, две недели в Токио, потом долго по городам, заканчивалось все две недели в Токио, и так было почти всегда. Сейчас в лучшем случае 2-3 города, а билеты продаются только на Светлану Захарову – все. И это говорят японцы, японцы не скрывают эту информацию, потому что Светлана Захарова – серьезная, крупная балерина. Билеты не продаются. Такое представить себе тогда было невозможно, потому что приезжало минимум 8-10 звезд.
С.Н.: Но меж тем Академия выпускает каждый год учеников, будущих солистов, будущих премьеров и так далее. Вот если бы вы были на месте, я не знаю, Марины Тимофеевны Семеновой, какой бы совет вы им дали прежде всего?
Н.Ц.: Беги.
С.Н.: Куда?
Н.Ц.: Я бы не хотел сейчас выпускаться, и я детям это сказал, честно сказал. Для меня, вы знаете, в этом году были для меня очень грустные кадры – открытие сезона в Большом театре по каналу "Культура". Я не знаю, как, мне кто-то прислал ссылку, я нажал. Для меня это было просто очень грустно. Я почему стал смотреть? Потому что мои ученики пошли в театр, я из-за них смотрел. И я… Дело в том, что когда меня принимали (я очень хорошо помню этот день), для меня это был самый счастливый день в жизни, 26 августа 1992 года, страна только рухнула, у всех такие надежды…
С.Н.: СССР рухнул.
Н.Ц.: Да. И вот мы, дети, очень скромно одетые, потому что просто не во что было одеваться, стоим, нас в определенный ряд посадили, потому что нас должны были представлять. По проходу идет Левенталь, Григорович, Синявская, Образцов – и что ни человек, то какое-то имя: Соткилава, Покровский, Белла Руденко. Это какие-то были неимоверные звезды. И, конечно, весь балетный – Павлова, Семеняка – то есть какая-то россыпь звезд, талантов и красоты.
И тут показывают родной коллектив, родные стены: я увидел только три человека, которые имеют отношение к Большому театру. Мне было так грустно… У меня был все время вопрос: "Кто эти люди?" Я никого не ругаю, я просто… Я почему говорю, я не знаю, хотел бы я или нет, потому что это совсем… Потому что по залу шла Уланова, Семенова…
С.Н.: Но этого уже ничего нет, их уже нет.
Н.Ц.: Да, их нет, но надо же было потихоньку подготовить, одни сменяются другими. Кто-то же должен об этом думать. Вот в генералитете, в президиуме, как тогда называлось, сидел Коконин. Он был директор, он был чиновник, он никогда не сидел в центре, он стоял сбоку, потому что в центре был Левенталь, Покровский, Лазарев, Григорович, и ни у кого вопроса не было. Сейчас у всех вопросы.
С.Н.: И все-таки, возвращаясь к этому моему вопросу и вашему первому ответу "Бегите". А куда бежать?
Н.Ц.: Не знаю, не знаю. Вы знаете, просто еще такой момент очень важный… Каждый человек должен найти какую-то свою дорогу, он должен договориться с самим собой, его должно это нравиться. Понимаете, они все другие. Я почему не даю им советов? Ко мне кто подходил, говорил: "Мы хотим просмотреться в этом театре?", – пожалуйста, я звонил в этот театр и говорил: "Пожалуйста, какого числа у вас просмотр?" Кто-то мне говорил: "Мы хотим просмотреться в этот театр", и я звонил в этот театр: "Когда у вас просмотр?" Потом они приходили: "Вот нас взяли туда, нас взяли туда – куда идти?" – это не ко мне, вот тут не ко мне. Потому что вы берете на себя ответственность, я на себя ответственность не хочу… Кто мне ближе был, я им одинаково рассказал, что вот здесь такие могут быть сложности и такие-то прелести, и вот здесь такие-то сложности и такие-то прелести, вот и все. Но мое дело – дать образование, больше ничего.
С.Н.: И все-таки вот за это время – уже три года вы возглавляете?
Н.Ц.: Пять!
С.Н.: Пять лет прошло?
Н.Ц.: Пошел пятый год.
С.Н.: Пятый год… Если бы вас сейчас спросили о самом каком-то ослепительном и счастливом миге за все это время кроме того самого первого, когда вы увидели портреты двух своих подруг – что это было?
Н.Ц.: Со школой связано?
С.Н.: Да.
Н.Ц.: Ну когда они танцуют, я танцую с ними. И если у них что-то получается, прямо тепло становится, если получается. Если не получается, прямо чувствую, как все внутри сжимается: это моя ошибка, я недожал, я недоучил, я недотянул как-то и психологически, потому что получалось же, раз мы все-таки вышли.
Вы знаете, я, к счастью, отношусь очень сложно. Для меня мечтой самой большой, когда я учился в хореографическом училище, было стать принцем в "Щелкунчике". Я не знаю, почему я вдруг так загорелся в 10-летнем возрасте этой мечтой необыкновенной. И судьбой так было предрешено, что та Маша, которую я впервые увидел в качестве Маши, она же меня ровно через 10 лет вывела в качестве принца на стену – Наташа Архипова, потрясающая балерина, для меня один из самых любимейших людей. И мы стоим, качаемся в начале второго акта в лодочке, я ей говорю: "Вот наконец сбылась моя мечта, у меня больше нет желаний!" А как бы самые тяжелые танцы еще впереди, еще не прошло, еще эйфория. Еще не открылся занавес, а она на меня так смотрит: "Колечка, аппетит приходит во время еды".
И закончился спектакль, было счастье. Я пришел домой и понял, что я хочу еще, а потом еще, а потом еще. А вчера это было уже не счастье – это же было вчера. Понимаете? Потому вот после того момента я не могу вам сказать, как оно… Все относительно, все относительно.
С.Н.: Это был Николай Цискаридзе в программе "Культурный обмен" на Общественном телевидении России. А я, Сергей Николаевич, прощаюсь с вами. Всего доброго, до свидания.