Форум неофициального сайта Николая Цискаридзе

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Николай Фадеечев

Сообщений 1 страница 13 из 13

1

Николай Фадеечев родился 27 января 1933 года в Москве.

«Фадеечев принадлежит к редкому типу „воздушных“ танцовщиков. Легкость как бы замедленного в воздухе прыжка, „бесшумность“ приземлений создают впечатление, что он может свободно и безмятежно парить в воздухе. Несмотря на редкое, почти утонченное изящество танца, на графичную и по-особому „деликатную“ манеру игры, Фадеечев в существе своего творчества прост и мужествен».
режиссер и критик Борис Львов-Анохин

Самым «аристократичным коммунистом» назвали Николая Фадеечева английские рецензенты во время исторических первых гастролей Большого театра в Лондоне. Коммунистами они тогда — 1956 год — называли всех советских артистов, а вот аристократами — только избранных.
Родился 27 января 1933 г. в Москве. Учился в Московском хореографическом училище (ныне Московская государственная академия хореографии) у Александра Руденко.
В 1952 г. был принят в балетную труппу Большого театра, в составе которой танцевал в течение двадцати пяти лет.
Снимался в кинофильме-балете «Лебединое озеро» (режиссер З. Тулубьева, ЦСДФ, 1957 г. ), кинофильме-концерте «Балерина» (режиссер В. Дербенев, «Мосфильм», 1969 г. ), телефильме-концерте «Хореографические новеллы» (хореография Н. Касаткиной и В. Василева, режиссеры В. Граве, В. Василев, т/о «Экран», 1973 г. ), в телеэкранизации балета «Раймонда» (1973 г. ) .
Пользовался успехом у балерин, поскольку был отличным, «удобным» партнером. Танцевал с Галиной Улановой. Долгое время был практически постоянным партнером Майи Плисецкой.
В 1977 г., закончив карьеру танцовщика, стал педагогом-репетитором Большого театра. Под его руководством репетировали выдающиеся премьеры труппы, среди которых блистательная плеяда танцовщиков 1990-2000-х гг. — Андрей Уваров, Сергей Филин, Николай Цискаридзе.

Блистательная фотогалерея:
http://vk.com/ballet_foto?z=album-11665068_151656593

Источник

Известная программа "Абсолютный слух", в которой на крыше театра Ковент-Гарден в Лондоне учитель и ученик -- Николай Фадеечев и Николай Цискаридзе - беседуют о триумфальном пути Большого балета на мировых сценах:

0

2

Ув. ТВЕНТИ, прошу прощения, если что-то не так помню, но будучи гостем на форуме где-то весной 2013 года прочла информацию о некоем письме против НМЦ, подписанное его наставником на тот момент Николаем Фадеечевым. У меня осталось очень неприятное чувство при упоминании имени Н. Фадеечева, да ещё усугубившееся переходом к нему А. Овчаренко (два предателя в одном флаконе). Если не права, то поправьте, а то оба этих человека вызывают у меня слишком негативную реакцию.

0

3

Да, в программе "Собчак живьем", вышедшей в эфир 10.01.2013 года, Николай Максимович говорил о том, что Николай Борисович подписал письмо против него. И, насколько мне известно, после этого события, НМ перестал заниматься у педагога Фадеечева. Но знаки уважения оказывать ему не перестал. И в год 80-летия Николая Борисовича принял участие в юбилейном спектакле в его честь. 3 февраля 2013 танцевал Злого Гения и поздравлял своего, теперь уже бывшего, педагога с юбилеем.

http://s9.uploads.ru/SpRt8.jpg

http://s8.uploads.ru/7QvP0.jpg

http://s8.uploads.ru/ZPrFb.jpg

Фото Отсюда

Что касается Артема Овчаренко, то я от него тоже не в восторге. Однако Григорович хвалит его исполнение партии Принца-Щелкунчика. Искренне не понимаю, что там можно хвалить, но не удалять же нам из-за этого с форума тему, посвященную Великому Григу. :)

0

4

Спасибо, Твенти. С удовольствием посмотрела ссылку на Дольчева.
http://img-fotki.yandex.ru/get/5639/196500389.1/0_990ef_c5475e9f_XL

...А чести добавил ему один человек - все тот же Николай Цискаридзе, который с некоторых пор не его ученик, но это не помешало ему стать главным украшением творческой деятельности на ниве педагогики Н.Фадеечева. И в этом спектакле Цискаридзе сделал все для того, чтобы ценность трудов педагога совершенно ясно дошла до публики, пришедшей в этот вечер; чтобы в наиболее выгодном свете представить юбиляра. Вот ученик, которым может гордиться любой педагог и совершенно понятно, что Фадеечев всегда понимал какой бесценный материал был у него в руках. В этот вечер Цискаридзе удалось всё, начиная от танцев и заканчивая успехом -  бурным шквалом на выходе и на протяжении всего его присутствия на сцене...

+1

5

ТВЕНТИ, спасибо за информацию и за Дольчева!!!
Николай Максимович как всегда прекрасен и БЛАГОРОДЕН!!!

0

6

Лебединое озеро. 1957 г
В ролях: Одетта - Одиллия - Майя Плисецкая, Принц Зигфрид - Николай Фадеечев

+1

7

Николай Цискаридзе о своем педагоге: "Мой-то невозмутимый возмутимым оказался!" :)

0

8

Позвольте привести небольшие фрагменты из книги "Николай Фадеечев" Е. Гришиной, 1990г.

При чтении обратила внимание на то, сколько похожего было в воспитании физической силы и силы характера в юношеские годы у Николая Фадеечева и Николая Цискаридзе, не смотря на очень разные исходные ситуации. 
И в обучении Н. Фадеечева нашлась еще одна ниточка, пусть очень тоненькая, связывающая Николая Цискаридзе с Питерской балетной школой, в лице педагога Н. Фадеечева А. Руденко.
И еще интересно то, какими способами Н.Ф. побуждает своих учеников к работе, как относится к созданию образа, как воспитывает красоту....

Итак, фрагменты книги:

0

9

Рожденный для танца

Точно, минута в минуту, он легко входит в репетиционный зал, здоровается, чаще всего улыбаясь, и привычно спрашивает очередного из своих подопечных: «Ноги есть?» Услышав в ответ столь же привычное «ноги есть, сил нет» или нечто подобное, дает знак аккомпаниатору. Репетиция начинается сразу с очень высокого темпа, никаких вступительных и необязательных слов, как правило, не произносится. «Вариация — первая часть» (или вторая, или третья — в зависимости от состояния исполнителя и сложности хореографии) или еще проще—«кабриоли, пожалуйста!», и аккомпаниатор отыскивает нотную строчку, над которой от руки вписано слово «кабриоли», а танцовщик выходит на середину зала, чтобы, с силой бросив свое тело в воздух, прочертить им в пространстве диагональ или описать традиционный круг... Л он, сидя у зеркала или стоя в углу зала, сосредоточенно смотрит, молча или бросая отрывистые, словно подстегивающие исполнителя замечания, и наконец обрывает музыку резким хлоп¬ком или коротким «спасибо».
Когда музыка смолкает и становится слышно учащенное, со свистом, дыхание танцовщика, он негромко говорит: «Вздохни», — и сам деликатно вздыхает, как бы маскируя затянувшуюся паузу. А потом так же негром¬ко перечисляет ошибки и, положив на скамейку у зеркала пиджак и галстук, расстегнув рукава сорочки, показывает «эпольмап» (определенное положение корпуса с головой, повернутой к плечу), который и сегодня кажется у него каким-то особенно элегантным. Подтянув корпус вверх, он «крутит» па носках толстых подошв уличных ботинок безукоризненные пируэты.
Его замечания всегда образны и предельно конкретны. Они как будто не являются частью какой-то особой педагогической методики. Но когда начинаешь сопоставлять замечания, сделанные на многочисленных репетициях, они складываются в четкую систему: от техники к танцу, от танца к образу.
«.. .В любой позе должна быть ось — куда бы тело пи сгибалось...». «На жете переднюю ногу забрасывай выше и посыл должен быть всем телом. .. держись в прыжке за воздух всем — не только ногами, всеми частями тела.. .».
«Движение надо сделать не как-нибудь, а чтобы оно «читалось» красиво и правильно, а когда делаешь «грязно», это никому не нужно...».
. . .«Рвать» себя не нужно — ни руками, ни ногами. .. Ноги должны «рисовать» движение, а руки — тем более...». .. .Надо легко танцевать, легко смотреть будет...».
И постоянно акцент делается на том, что техника должна быть абсолютно правильной, «чистой», но что «сама по себе техника — ничто». Можно «сорвать» сложное движение («человек не машина»), но разорвать из-за этого танцевальную фразу, выйти из образа — недопустимо. Классические движения, даже простейшие, многие из которых начинают изучать еще в младших классах балетной школы, здесь, па репетиции, соединенные в комбинации и танцевальные фразы, начинают казаться необычайно трудными, просто недосягаемыми. Как не упустить все и одновременно удержать в объекте внимания: музыку, посыл, кисть руки, голову, которая упрямо скашивается на зеркало, стопу, подъем и еще многое другое? Как умудриться танцевать и одновременно видеть себя со стороны, внутренне ощущать каждое собственное движение, каждый жест? Как научиться самому трудному в профессии классического танцовщика — «переплавлять в образ экзерсисные фигуры танца»?
У него это было. Это подтверждают многие его коллеги и партнеры, описывая сегодня впечатления от его танца. Ирина Колпакова, например, вспоминает, что «Николай Фадеечев исполнял классические движения в чистейшей форме, удивительно непринужденно и естественно, причем всегда в образе», что «его исполнение было идеальным» и что «классический танец у него никогда не становился скучным»
Николай Фадеечев словно бы родился классическим танцовщиком. Строгие нормы классических позиций и поз никогда не казались ему обремени¬тельными. Это был для него «родной язык», на котором он изъяснялся необычайно выразительно. Труднейшие фигуры классического танца — и; воздушные, так и партерные — исполнялись им не только безукоризненно чисто, не только обманывали своей непринужденностью и кажущейся легкостью зрителей и коллег-профессионалов, но, главное, были всегда одухотворенными, «говорящими». Экзерсисные движения переставали быть, набором технических трудностей, хотя, конечно, давались ему ничуть не легче, чем всем остальным классическим танцовщикам, превращаясь в собственно танец, поэтическую речь балетного театра. Его прыжковые вариации могли восприниматься как мадригал счастливого или жалоба отвергнутого влюбленного, его позы могли вызывать ассоциации с вдумчивым шепотом или ликующим криком…. И только не было в них никогда самолюбования, восторга от преодоленных трудностей техники, упоения своим мастерством. Даже тогда, когда это были классические движения, взятые сами по себе, вне образа. Выступая, например, в «Класс- концерте» Асафа Мессерера, поставленном на музыку Д. Шостаковича, Николай Фадеечев стремился внести поэтический подтекст и в его чисто виртуозную демонстрацию. И тогда большое адажио с балериной, скромной задачей которого был сценический показ школьного урока поддержки, превращалось в гимн Балерине, в непрерывно льющуюся пластическую мелодию выразительных поз.
Как порой о певцах говорят, что они родились с верхним «до» в крови, как говорили в свое время о Вахтанге Чабукиани с его неистово быстрыми вращениями, что он родился с большим пируэтом, так о Николае Фадеечеве можно сказать, что у него в крови от рождения была пятая позиция. Потому что именно пятая позиция, то положение идеально выворотных и сомкнутых ног, которым в балете заканчивается множество поз и прыжков, придает классическому танцу его пленительную, эстетически значимую чистоту.
Николая Фадеечева нельзя было представить себе в небрежной позе, с недотянутым  подъемом или «распущенными» руками. Позы его поражали скульптурной законченностью. Прыжки — воздушные, абсолютно неслышные и мягкие— завершались, когда это было необходимо, в безукоризненную пятую позицию — недостижимый идеал многих виртуозов. Гармония линий и поз, достоинство сценического поведения, благородная простота жестов казались естественным проявлением его натуры. Неудивительно, что он начал с классических партий и что его самоутверждение произошло именно в них.

+1

10

балетная школа началась для него уже во время войны— 11 сентября 1943 года, когда закончился очередной военный прием в Московское хореографическое училище. Фадеечев в числе других учеников был зачислен в класс с девятилетней программой обучения. «Коля был единственным мальчиком в нашем классе, кто выдержал тяжелые военные годы учебы и почти ежедневной практики в Большом театре,— вспоминает одноклассница Н. Фадеечева Марина Викторовна Кондратьева.— Несмотря на то, что наш класс был переполнен в первые годы учебы, в выпускном классе осталось меньше половины девочек и одни мальчик — это был Коля».
В первые годы учебы будущий исполнитель ведущих партий не вызывает пристального интереса у педагогов. Ни по своим внешним данным, ни по своим успехам в классическом танце он не кажется им будущим премьером. Его не выдвигают на первые места, не ставят в пример остальным... Пожалуй, больше всего он в это время выделяется лишь своей старатель¬ностью.
«Нескладный, масластый, плечи, локти, колени — все торчит острыми углами. Большие ступни и кисти рук плохо слушаются. Он был не худенький, не тонкий, а костистый, большой и поджарый. «Очень старательный на уроках классики, музыки и совсем не старательный на остальных.. .»,— вспоминает Никита Васильевич Вайнонен, учившийся вместе с Фадеечевым в Московском хореографическом училище с первого по пятый класс (1943—1948).
«До шестого класса, то есть до того времени, как я мог его наблюдать, ничем среди других не выделялся... Не помню, чтобы педагоги уже в то время как-то особо отличали его» .
И все же данные будущего «идеального классика» у Фадеечева. конечно, были уже тогда.
«Что у него было хорошо с самого начала, так это, пожалуй, выворотность, гибкость и шаг. Большой батман у него получался, как мне помнится, лучше всех. В пор-де-бра (перегибах корпуса) он одним из первых научился сгибаться не «колесом», а «углом» — точно в пояснице, сохраняя плечи прямыми, не горбясь при наклонах вперед, не закидывая голову, сгибаясь назад и не перекашиваясь при наклонах в сторону. В батман тандю (выдвижении ноги по полу на вытянутый носок) он быстро научился вести ногу так, чтобы пятка шла выворотно, смотрела не в пол, а вперед и «догоняла» носок, тогда как у большинства ступни еще выглядели «утюгами». . ,».
Но помимо того, что дала будущему танцовщику природа, были, по-видимому, у Фадеечева и особые свойства характера, необходимые для реализации природных данных. «.. .Если успехи скромные, то кроме любви (к балету, к самому процессу танцевания) нужно упрямство. У Коли оно было.

Я уже сказал — старательный. Даже весьма. Один из самых старательных, пожалуй. Но это и мешало ему. В его движениях долго не было свободы, раскованности. От напряженности, какой-то сжатости он освобождался медленнее тех, кто числился лучшим... Вот, например, прыжок. Простейший — шанжман де пье. Надо просто подпрыгнуть вверх с места, с прямыми ногами и корпусом, вытянув подъем и держа руки внизу, в «нулевой» позиции... Коля весь первый год прыгал так: руки в прыжке должны быть округло мягкими, не напряженными, а они у него вытягиваются, прижимаются к телу, большая ладонь загибается как-то углом, подбородок зажат, живот выпячен. напряженно подняты плечи. От этих недостатков Коля избавился, по¬жалуй, только в третьем классе и в этом догнал первых и обогнал большинство. В руках и корпусе появились свобода и даже зачатки благородства, по вот ноги, ступни, сам толчок еще оставались напряженными. Его гибкий подъем был очень красивым, но не упругим, не пружинистым, и прыжок получался невысокий. Потом он разработал его, и тогда появилась та мягкость, плавность, которая так отличала Фадеечева — зрелого мастера». «Он развивался технически не быстро, но уверенно, надежно»71. Это мнение одноклассника, стоявшего рядом с Колей Фондю (так по мальчишеской привычке к прозвищам называли Фадеечева в школе) у станка. По свидетельству официальных документов из архива МХУ, в 1949/50 году профданные ученика седьмого класса Николая Фадеечева оцениваются следующим образом:
«Общие: рост — хороший
сложение — хорошее
ноги — а) подъем — хороший
б) общая форма — хорошая
дефекты — нет
Специальные: 1. Выворотность — средняя
2. Эластичность — хорошая
3. Прыжок — плохой
4. Устойчивость — хорошая
5. Шаг — хороший
6. Гибкость — хорошая».
НА этом документе имеется приписка педагога А. Жукова, который тогда вел класс Фадеечева: «.. .не выразителен, не эмоционален, стеснительный» и т. д. В этом классе педагоги менялись часто: в начальных классах, например, сменилось четыре педагога, в шестом и седьмом классах с ним занимался А. Жуков, а последние два года тех немногочисленных учеников, которые от этого класса остались, вел А. Руденко, который их и выпустил. Теперь уже трудно судить, был ли класс столь безнадежным или до такого состояния его довела частая смена педагогов. Действительно, педагогов в училище не хватало. Во всяком случае, результаты были самые плачевные: на экзамене по классическому танцу в седьмом классе все до единого ученики получили неудовлетворительные оценки. Оказалось, что ни¬кто из них не может сделать ни одного движения из тех, которые должны были быть изучены по обязательной программе. Не составил исключения и Николай Фадеечев: имея по классике годовую оценку «5» (отлично), па экзамене он получил, как и все, двойку. Сам Фадеечев, вспоминая сегодня свои школьные годы, признается: «К седьмому классу мы не могли ни прыгать, ни вращаться, а уж о владении телом в воздухе и баллоне и не помышляли».
В первых классах старательность и аккуратность в выполнении движений, которые описал в своих воспоминаниях Н. Вайнонен, приносили ученику Фадеечеву свои плоды. «Я с первого класса старался аккуратно и внимательно заниматься классикой,— вспоминает Фадеечев,— но в следующих классах, не справляясь с движениями все более усложненными, стал заниматься как бы по инерции, безразлично».
И как результат этого безразличия — двойка на экзамене. Тем не менее безусловная одаренность ученика все же была оценена — его не отчислили, не оставили на второй год, а перевели в другой класс. Бывший же его класс расформировали. Последние два года, ставшие наиболее важными в его ученической судьбе, Фадеечев учился у Александра Руденко. Класс, который взял Александр Максимович Руденко и куда был зачислен также и Николай Фадеечев, был собран, что называется, «с бору по сосенке». Здесь были отставшие от своих классов по разным причинам второгодники, а также ученики, приехавшие из других республик. Дисциплина в классе была строгая, и если один ученик ошибался в начале или в конце движения, то весь класс повторял упражнения сначала. Первое, на что обратил внимание Руденко, была общая физическая слабость учащихся и вследствие этого их неподготовленность к дальнейшему обучению. Поэтому своей первой задачей Руденко ставит развитие у будущих танцовщиков силы и выносливости.
«До седьмого класса я был слаб и физически не подготовлен к освоению дальнейшей программы, — вспоминает Фадеечев. — Поэтому класс Руден¬ко оказался для меня очень тяжелым. Помню, как в конце, а то и в сере¬дине урока я почти в обмороке доползал до раздевалки и там отлеживался».

Первые полгода педагог делает упор на те упражнения у станка и на середине, с которыми ученик Фадеечев прежде не сталкивался, — они предназначены для развития и укрепления мышечного аппарата. «Через полгода примерно мы начали привыкать к этой системе, организм становился крепче, выносливее, и это стало сказываться на прыжках, стопы лучше чувствовали пол, ноги сильнее толкали и увереннее принимали тело на пол после прыжка.
Когда я почувствовал, что стали получаться сложные движения, и начал овладевать и управлять корпусом и руками в полете, стало интересно. По¬явился интерес к занятиям, о котором я и не подозревал раньше». Александр Руденко был не только превосходным кавалером. В таких балетах, как «Лебединое озеро» и «Раймонда», он был партнером Марины Семеновой. Он ценил и умел дать оценить зрителю красоту и стиль подлинного  «чистого» классического танца. Все эти качества он передал Николаю Фадеечеву, который стал его самым любимым учеником. Настолько любимым, что за это педагогическое пристрастие Руденко даже упрекали на педсоветах. Однако любовь эта была столь требовательной и немилосердной, что у Фадеечева не сохранилось в памяти ни одной похвалы, услышанной от Руденко. Ему, напротив, запомнилось, что Руденко всегда был чем-нибудь в его исполнении недоволен, что ему от него часто «доставалось». Зато учитель сумел передать ученику не только технику, но и требовательность к себе.
Школа, пройденная у Руденко, отличала танец Фадеечева на всем протяжении его творческого пути. Большое внимание Руденко обращал на правильность движений рук и посыла их во время прыжка — в отрыве, в полете и приземлении. Особое внимание он уделял также правильности, точности, четкости и мягкости больших и маленьких движений в различных ракурсах. Руденко был классическим танцовщиком с отличной школой, сам он учился у Василия Тихомирова. Окончив балетную школу в Москве и уже танцуя на сцене Большого театра, он неоднократно ездил в Ленинград и там занимался. И когда Фадеечев, уже став артистом, танцевал в Ленинграде «Лебединое озеро», ленинградцы — актеры старшего поколения — узнавали в нем ученика Александра Руденко.

0

11

Но помимо школы, где поначалу все складывалось для Фадеечева не так гладко и безмятежно, как могло бы, был еще театр со своим репетиционным залом, со сценой, таинственной в полумраке «дежурного» света. И. несмотря на то, что и здесь он был меньше, чем другие, занимаем в детских ролях, несмотря на то, что, как ему помнится, он бывал в театре довольно редко, то, что там происходило, всегда было необычно, ново и заманчиво-интересно. Здесь, в ежедневной театральной обыденности, он получал первые уроки мастерства. В ожидании репетиции ученикам хореографического училища разрешалось посидеть на классе усовершенствования для артистов, и тут внимательному детскому взгляду открывались настоящие чудеса.
Занимались ведущие танцовщики. Необычайной чистотой танца выделялась Галина Сергеевна Уланова. Все движения у нее получались такими отчетливыми и «правильными», что, глядя на нее, становилось понятно даже и то, что в училище представлялось сложным и запутанным. Это был язык настоящего классического танца.
Экспрессией, масштабностью движений выделялась Майя Плисецкая... Потрясал Георгий Фарманянц высоким и сильным прыжком, которого больше ни у кого видеть не доводилось...
А на спектаклях открывался мир балета, мир классического танца, к которому неодолимо тянуло уже на школьных уроках.
«.. .Участие в спектаклях развивало нас не столько тем, что давало танцевальную практику, приучало к сцене, сколько тем, что мы погружались в саму театральную атмосферу, в искусство балета, наслаждались музыкой, светом, красотой, впитывали образцы высокого искусства артистов той поры. А это незабываемо».
Это было действительно незабываемо. Участвуя, например, в «Раймонде», двенадцатилетний Фадеечев «открывает» для себя Семенову. «До сих пор помню, как удивительно красиво она танцевала вариацию Раймонды в двух шагах от меня. (Я вместе с другими учениками, сидя на полу, изображал в этом спектакле арапчонка. В последнем акте мы выходили уже пажами.) Это была первая настоящая классическая балерина, которую я увидел на сцене. До этого я почему-то о Семеновой слышал мало, хотя в то время она была очень знаменита, и свое «открытие» сделал вполне самостоятельно».
Марина Тимофеевна Семенова, которая пленила юного Фадеечева своей внешностью, линиями, позами, надолго стала для него эталоном классической балерины. Позже он многому у нее научится на совместных репетициях, во время которых Семенова помогала вводить его в «Лебединое озеро» своей ученице и его партнерше Римме Карельской.
Но помимо эстетического и вполне профессионального (несмотря на воз¬раст) восхищения театр давал возможность испытать и трепет первого приобщения к сцене. И хотя это не были, как уже говорилось, «премьерские» партии детского репертуара, они позволяли почувствовать радость творчества.

0

12

Н. Фадеечев на репетиции с Е. Максимовой и А. Богатыревым.

http://s9.uploads.ru/t/pX98P.png

0

13

"Надо было научиться двигаться так, как двигался Николай Цискаридзе. И это было самое сложное. А сложно было потому, что природа – никакой заслуги моей в этом нет, это мама с папой так сделали – дала мне те данные, которые мужчинам практически не выпадают. И самое важное – мне было все легко, и все что я ни делал, даже какие-то сложные вещи, казалось, что мне это легко. А теперь было все трудно! И трудно было потому, что нету ноги! Я ее не чувствую. В первом балетном спектакле, который я танцевал – Германа в Пиковой даме, есть некоторые места, где нужно пробежать. И Николай Борисович Фадеечев мне говорил: "Коля, не хромай"! Я уже мог не хромать, но психологически привык за это время – еще надо было себя отучить хромать. Была такая ситуация: я попросил сценическую репетицию, мне нужно на сцене себя почувствовать. Я делаю движение и падаю – а мне остался день до спектакля! И мне надо пройти балет, в котором час я на сцене, я только несколько раз ухожу для перемены костюма. В зале было все нормально, а на сцене я падаю. Я сел и, естественно, разрыдался, потому что мне казалось, что всё… И мой педагог Николай Борисович Фадеечев меня заставил, чуть ли не силком заставил просто додвигаться до конца. Конечно, наверное, он боялся, но он так себя вел на всех этих репетициях, что было ощущение, что я - тот прежний. «Что ты меня обманываешь, все у тебя нормально получается, что ты тут?»... И он так себя вел, что я действительно подумал, что все нормально. Это, наверное, такой педагогический трюк - и это меня вывело. А дальше уже потихоньку-потихоньку..."
Отсюда

http://s9.uploads.ru/TSKkI.jpg

http://s8.uploads.ru/AU5j9.jpg

0