.Чиж ―  Добрый вечер, это программа «Особое мнение», меня зовут Оксана Чиж, а особое мнение сегодня представляет главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков. Весь последний месяц ведутся культурные дебаты, ломаются копья. Кажется, что началось все с истории «Тангейзера» и открылся «ящик Пандоры». Александр вас спрашивает: «Ситуация с «Тангезйером» это, так или иначе, борьба добра со злом, кто-то защищает зло, кто-то добро». На чьей вы стороне, и чье здесь зло, а что добро?
Ю. Поляков ― Мне кажется, что это такая упрощенная манихейская модель. Тут гораздо сложнее. Тут сошлись два достаточно равноправных направления в искусстве. Это направление консервативное, опирающееся на традицию, которая необходима, без которой искусство просто исчезнет, потому что нож точить бесконечно нельзя, в один прекрасный момент лезвие исчезнет, если его все время будешь затачивать. И другое направление, без которого тоже искусство не может развиваться, это новаторское, которое ищет новые формы, отрицает предшественников, и так далее. Вот здесь случилась такая конфликтная ситуация.
Я считаю, что у нас эта проблема просто связана с тем, что в свое время власть в 90-е гг. вмешалась в творческий процесс для того, чтобы поправить перекос, который был в советские годы. В советские годы был явный перекос традиционности и консерватизма в искусстве.
О. Чиж ― А как власть вмешалась?
Ю. Поляков ― Просто. Поддерживались, в том числе, финансово именно те издания, те театры, те режиссеры, которые торили новые пути, некоторые даже забыв, где они начались, эти пути. Это очевидный факт. И у нас произошел перекос в другую сторону. А в искусстве как раз равновесие этих двух направлений и их борьба, в том числе, они дают возможность и развиваться, и в то же время не создавать такую конфликтную ситуацию, которая делит народ на такие враждующие лагеря.
А с «Тангейзером» абсолютно понятная ситуация – человек искал не художественное решение, а он искал, если хотите, скандал, провокацию. Вообще некоторые артефакты нынешние к искусству не имеет отношения. Это какой-то особый вид деятельности, причем достаточно влиятельный теперь, я бы назвал его «интеллектуально-провокативное творчество», — они оперируют другими какими-то вещами. Ему нужна была какая-то провокация, эпатаж, что для искусства, надо сказать, нормально. Но он решил, что почему-то, если он, нарушив волю ушедшего от нас Вагнера, загонит туда Иисуса Христа, то это будет то, что привлечет к нему зрителя. А вышел скандал.
О. Чиж ― Так что плохого, чтобы нарушить волю Вагнера? Есть традиционные трактовки, есть нетрадиционные. Сколько было за историю постановок «Гамлета» — от максимально радикальных до традиционалистских?
Ю. Поляков ― Ну, правильно. Тут ведь проблема вот, в чем: этот скандал художественный, или он просто придуман для того, чтобы он был? Я считаю, что здесь он просто придуман, ну, почему он посадил Иисуса, а не Магомета или Моисея, почему? Тут же явно не какой-то спонтанный творческий порыв, как там, например, байроническое богоборчество, атеистические стихи Маяковского, такой юношеский протест против религии. Тут человек посчитал: ага, Магомеда нельзя, могут убить, с Моисеем лучше не связываться — объявят антисемитом, потом не оберешься проблем. А вроде с Иисусом проходило уже неоднократно, допустим, взять ту же деятельность Марата Гельмана, — что, не распинали на его выставке «Осторожно, религия» на кресте Микки Мауса? Распинали.
О. Чиж ― Знаете, погоды стоят такие, что и с использованием образа Иисуса можно было предугадать проблемы. Были прецеденты.
Ю. ПОЛЯКОВ - Прецеденты были. И у Булгакова были прецеденты, масса была прецедентов. Речь не об этом. Речь идет о другом. Да, конечно, ты свободный художник. Но это же будет играться на сцене. Это будут смотреть люди. А если это людям не понравилось?
О. Чиж ― Я с трудом представляю ситуацию, когда иду по улице мимо театра, а оттуда выбегает человек и начинает меня плеткой в театр загонять. Никто никого не тащит туда насильно.
Ю. Поляков ― Дело в том, что все-таки люди идут в театр — это потребность в прекрасном, потребность в том же Вагнере, она есть. Например, я поклонник Вагнера, я его очень люблю. И идя в театр, я не хочу, чтобы оскорбили мои религиозные чувства – вот я православный, я видел запись этой оперы. Ну, я бы тоже оскорбился. Ведь у Вагнера все не так. Вы думаете, что это трудно придумать? Вот я вам сейчас, просто на ходу, придумаю эпатажную версию и тоже «Тангейзера», пожалуйста.
О. Чиж ― Мы знаем, что сюжет это самое простое, что есть в литературе. Вопрос в методе воплощения.
Ю. Поляков ― Так вот метод воплощения должен быть художественным, а не оскорбительным. Это разные вещи.
О. Чиж ― А это противопоставление?
Ю. Поляков ― Да, конечно.
О. Чиж ― Не может быть художественно, но для кого-то оскорбительно?
Ю. Поляков ― Так вот те, для кого это было оскорбительным, они и высказались, и их оказалось большинство. Ну, я не говорю, что за это надо наказывать, но если большинство считает, что вместо художественного высказывания ты просто оскорбил людей. Вот я с ребенком иду на выставку граффити. Кто-то рисует, старается так поинтереснее, кто-то так, и вдруг около одного места толпятся, потому что он без затей на части стены, которая ему была выделена, написал слово из трех букв. Это что, художество, это что, художественное решение? Я думаю, нет. Вот здесь примерно схожая ситуация. Поэтому ему урок, что не надо за счет Иисуса нашего Христа самовыражаться.
О. Чиж ― А вы считаете, что большинство людей оскорбились?
Ю. Поляков ― Я считаю, что большинство.
О. Чиж ― Почему?
Ю. Поляков ― Ну, во-первых, у нас в стране все-таки больше всего атеистов и православных. Я думаю, что мусульмане, которые очень болезненно сейчас воспринимают, они еще понимают, что если сегодня проглотили Иисуса, завтра возьмутся за Магомета. Поэтому я бы вообще эти вещи не трогал. Что, мало других способов себя выразить, найти? Вагнер это бездна, если тебе хочется чего-нибудь такое, ну, поиграй с этим процветающим жезлом, ну, придумай что-нибудь, это же проще всего – взять и эпатировать чувства верующих. Зачем, ты для чего учился-то?
О. Чиж ― Не очень понимаю вашу мысль, почему бы это обойти. Непризнание того, что в искусстве есть запретные темы, это разве как раз не отстаивание искусства, не служение своему ремеслу?
Ю. Поляков ― Что значит «запретные темы»? Конечно, есть запретные темы.
О. Чиж ― В искусстве?
Ю. Поляков ― Да, есть. Да, я вот, например, не видел на сцене у нас ни одного спектакля, где была бы насмешка над Холокостом. Может, вы видели и расскажете мне?
О. Чиж ― Помню, была какая-то история с выставкой. Смутно.
Ю. Поляков ― Ну, смутно. А вот так, чтобы на сцене академического театра, я такого не помню.
О. Чиж ― Но и с «Тангейзером» не все согласятся с вами, что это насмешка, далеко не все.
Ю. Поляков ― Так я же не говорю, что все. Я говорю, что даже сегодня в Общественной палате было обсуждение, пришли люди с самыми разными взглядами, но даже один из руководителей «Золотой Маски» г-жа Ревякина и то согласилась с тем, что при всех оговорках, что все-таки надо как-то учитывать общественные настроения, традиции, и так далее. Понимаете, искусство не может отменить все табу, тогда искусство исчезнет.
О. Чиж ― Сделаем небольшой перерыв и вернемся через несколько минут.
РЕКЛАМА
О. Чиж ― Продолжаем программу. Вы говорите «Тангейзер» оскорбил многих, большинство. Но вот я смотрю последние опросы – только 3% у нас соблюдают пост, — это данные ВЦИОМ. Только 14% регулярно посещают церковь. Это немножко половинчатая вера.
Ю. Поляков ― Мы сейчас о разных вещах говорим. Вы мне говорите про степень воцерковленности, думаю, что это касается, кроме мусульман, сейчас всех мировых религий. А я вам говорю о каких-то базовых символах, образах, которые не надо затрагивать, потому что они больно отзываются, скажем, в значительном количестве людей. Наша христианская мораль, христианское сознание оно же гораздо шире такой воцерковленности, регулярной, когда ты и храм посещаешь, и исповедуешься. При советской власти вообще церквей почти не было и за крещение, — вот меня покрестили родители и получили партийный выговор. Тем не менее, в целом, этика-то оставалась христианская у нас, даже в кодексе «Строителя коммунизма», если отбросить марксистскую фразеологию, фактически те же самые ценности. Вот об этом я говорю.
Но главное – еще раз хочу сказать, — меня даже не это беспокоит. Меня беспокоит, что идут постоянно симулякры, идут подмены поиска нового эстетического решения, заменяются на обязательный эпатаж, на обязательный скандал. Это что, новое, что ли? Я понимаю, человек открыл что-то необыкновенное.
У меня был разговор, когда Богомолов только начинал, мы где-то с ним в эфире были, и он стал говорить: вот, я совершил открытие, я «Отелло» перенес то ли в Италию фашистскую, то ли в Испанию фашистскую, — я не помню. Но такой смысл. Я говорю: а что так слабо-то? Перенесли бы его в Кампучию Полпота, и он забил бы Дездемону бамбуковыми палками – вот это действительно был бы ход. Подумаешь, перенес. Уже столько раз переносили.
О. Чиж ― А почему это не может быть художественным методом?
Ю. Поляков ― Пожалуйста, это может быть сколько угодно. Но мне хотелось бы новизны, реалии, добавляющие смысла. Какой смысл добавляет, если вы переодели Гамлета в кроссовки, вы что думаете, вы прочли по-новому Шекспира, что ли? Или вы ему пол поменяли –вы что, прочил по-новому Шекспира? Ничего подобного. Просто пошли самым простым путем: я сделал не так, как другие. Да, это ново. Чем ново — что вы сделали не так, и хуже. Вы сделайте лучше. А в традиции сделать лучше гораздо труднее, чем придумать какой-то такой фокус, всех возмутить, а потом все забыли. А классические постановки, где действительно какое-то новое прочтение, они меняют историю театра.
О. Чиж ― Тогда получается, что если мы так боремся за достоверность, в этой логике нужно запретить переводы Пастернака шекспировские.
Ю. Поляков ― Вы все время подменяете смыслы. В искусстве понятие достоверности это не журналистика. Вот вы в журналистике у себя, пожалуйста, будьте достоверны.
О. Чиж ― А все остальное является мерой вкуса. Вам это кажется только провокаций, кому-то кажется по-иному.
Ю. Поляков ― Правильно. Но все же проверяется очень просто – большинство тех эпатажных постановок они в репертуаре не задерживаются. Вот посмотрели все, кому нужен не Вагнер, а кому нужен Христос с борделем, прости Господи, — все. А нормальные люди не пойдут. И таких постановок я насмотрелся, поверьте мне, они очень быстро сходили. То же самое с книгами — вот дали «Букер», дали «Большую книгу», смотришь, через год уже никто не помнит. Потому что эти деятели культуры двинулись таким путем: хотя бы маленький скандальчик, да мой. Это все очень ненадежно. Поэтому здесь мы просто имели вот эту оценку, которая все равно бы настигла эту постановку. Но мы ее сразу, в силу того, что выплеснулось раздражение. А если вам нравится – ради Бога.
О. Чиж ― Хорошо, а за провокацию ради провокации нужно увольнять из театра?
Ю. Поляков ― Нет, я считаю, что не нужно увольнять из театра. И я считаю, что директор вообще незаслуженно пострадал. Насколько я знаю, он профессионал. Я думаю, что… Вы понимаете, в свое время существовали такие художественные советы — к ним можно так относиться, или сяк, но вот я, как еще советский писатель. Я проходил все эти худсоветы и редколлегии, потому что мои повести запрещались — «ЧП районного масштаба», инсценировка моей повести в Александринке в 1987 г. была закрыта, и так далее.
И я помню очень хорошо эти худсоветы, редколлегии. Если вы думаете, что там говорили об идеологии, вы глубоко ошибаетесь. Ну, может там был парторг, он про это говорил. В основном говорили о профессии. И каким бы острым ни был фильм или спектакль, говорили о профессии – что вот это у тебя просто по профессии плохо, это уже было у того-то и того-то, здесь ты темп и ритм потерял, а здесь актера неудачно выбрал, и так далее — вот о чем шла речь.
И художественные советы не везде, но они были довольно влиятельными, с ними считались художественные руководители. К сожалению, такая у нас гиперболизация, я бы даже сказал, гипертрофирование режиссерской воли, у нас же сейчас театр режиссерский, — привела к тому, что ему никто ничего сказать не может.
О. Чиж ― Да как же не может? Вот придут православные активисты и скажут.
Ю. Поляков ― На завтра обидят Моисея, и придут не православные активисты, это неважно, кто придет. Я имею в виду внутри творческого коллектива, внутри творческого коллектива должна существовать полифоничность, должны быть люди с разными взглядами. Тогда худсовет будет как бы моделировать восприятие зрителей. Потому что зритель тоже разный приходит, один в восторге, другой в ужасе. И вот когда худсовет, а в нем есть люди с разными точками зрения, то можно смоделировать дальнейшую реакцию. А если еще там люди со вкусом, они просто скажут: ребята, это, может, и скандально, просто плохо по профессии. Кстати, сегодня большинство в Общественной палате говорили о том, что именно это профессионально ничего нового там нет, особо говорить-то не о чем.
О. Чиж ― Правильно ли я вас понимаю, что когда худсоветы имели претензии к вашим произведениям и запрещали их, вам это помогло вырасти профессионально?
Ю. Поляков ― Ну, они не запрещали. Запрещали другие организации.
О. Чиж ― Не рекомендовали.
Ю. Поляков ― Но я вам хочу сказать, что мне лично помогли какие-то вещи на художественных советах, хотя я помню, очень полезное было обсуждение фильма «ЧП районного масштаба» Сергея Снежкина, это было в 1987 году и он действительно фильм подтянул, сбил его, и в результате он имел такой в общем-то, очень мощный резонанс. Конечно, это помогает.
У нас вообще ушла, если хотите, экспертная жесткость в оценках. Именно экспертная, когда говорят о профессии. Я вижу журналистское сообщество, профессия театрального критика вообще стало обслуживающей профессией. Вот вы, наверное, удивитесь, вы моложе меня и это время не застали, но я вам хочу сказать, что вот при советской власти были, конечно, критики такие, идейные дробители, но большинство это были люди с очень тонким вкусом, очень жесткие, и их боялись как огня. Когда приходил критик из центральной газеты, журнала, художественный руководитель дрожал как осиновый лист, потому что он понимал, что пришел человек, который не будет подстраиваться, он напишет действительно то, что он думает.
О. Чиж ― А послезавтра постановку снимут?
Ю. Поляков ― Почему сразу снимут постановку? Кстати говоря, большая редкость, когда снимали постановку. Это знаете, такой советский миф. Я помню, мы с в Любимовым в какой-то передаче оказались, и он рассказывал, как пришла такая злобная тетка из Минкульта, с такой «халой» на голове, он говорит – Володя уже запил, Высоцкий уже запил, говорит: все, эта сволочь закроет наш спектакль, Золотухин бегает, весь трясется, я тоже, сижу с ней рядом, чувствую, как она сопит, думаю, — ну, все, И это так унизительно, это так все было плохо, — в общем, кошмар. И перешел на другую тему. Я говорю: минуточку, а спектакль запретили? — А, нет, спектакль не запретили, но так она смотрела на нас.
Понимаете, вот не надо говорить, что это часто было. Да, у меня запрещали спектакли. Но тот, который был, например, в Александринке, он был просто неудачным.
О. Чиж ― И продолжим мы через несколько минут.
НОВОСТИ
О. Чиж ― Продолжаем программу. «А как же свобода конкуренции? Худсовет это не рыночный метод» — пишет вам Александр.
Ю. Поляков ― Худсовет это не рыночный, конечно, метод. Худсовет это форма, которая уходит в века, потому что всегда, если особенно искусство было синтетическое, даже писатель отдавал друзьям почитать, как известно — Достоевский друзьям читал, Чехов читал друзьям, а уж синтетические виды искусства – всегда там собирались, оценивали. Почитайте Станиславского – всегда обсуждали спектакли, прогоны, — ну, что за ерунда? Речь идет о другом. Речь о том, что конкуренция должна быть действительно.
А что получается? Вот, скажем, приходит новый руководитель в какой-нибудь региональный театр из Москвы, скажем, его присылают. Допустим, такой от слова «пестовать», пестун «Золотой Маски». Что он делает первым делом? Он первым делом снимает из репертуара хорошо идущие, собирающие залы, спектакли, поставленные в традиционной эстетике. Это сплошь и рядом, я сам с этим лично сталкивался, как автор пьес, широко идущих в Москве и по стране. Просто приходит человек, для которого существует новая драма, а традиционная драма Полякова ее не существует. И что он делает? – убирает Полякова. Это что, рыночные отношения? Ему директор в ногах у него, говорит, — не убирайте, мы кормимся с этих спектаклей. Ну, я не только про свои говорю. Нет, он убирает, говорит – это не наша эстетика.
О. Чиж ― И в этом смысле крупный предприниматель эффективнее на посту директора театра?
Ю. Поляков ― Вы о ком?
О. Чиж ― Абстрактно – о крупном предприниматели.
Ю. Поляков ― Ну, я же не министерство культуры и не Московское управление культуры, это не я в «Электротеатр» назначал человека, который уничтожил репертуар, на который ходили. Я сам очень любил всегда, со студенчества, театр имени Станиславского, а теперь там какой-то электротехнический бред. Это что, тоже?
О. Чиж ― Тогда о Министерстве культуры. Как раз сегодняшнее заседание комиссии Общественной палаты по культуре, где замминистра Владимир Аристархов говорит: «Скажу крамольную фразу, искусство не является самоцелью, самоцелью является будущее народа, наше общество, духовное и физическое». А как это разделять получается? Если государство участвует финансово в культуре, то вроде бы как искусство это и есть вклад в интеллектуальное развитие общества, нет?
Ю. Поляков ― Вы зря пытаетесь поймать чиновника высокого ранга на противоречиях. Они люди подкованные. Я когда вдумался в эту фразу – в принципе, Владимир Владимирович сказал все правильно, — потому что для власти, которая как ы отвечает за всю страну в целом, за ее рождаемость, промышленность, обороноспособность, образование и искусство, — искусство не самоцель. Для меня, как прозаика, драматурга, искусство самоцель. Потому что я хочу реализоваться именно в этом виде деятельности.
А для крупных руководителей это одно из направлений – да, важное, причем, недооцененное. Думаю, что наши отцы державы они недооценивают роль искусства, они почему-то думают, — ведь только на днях буквально отказались от формулировки «эстетические услуги». Вы что, не знаете, что во времена Швыдкого сделали формулировку, что театры оказывают «эстетические услуги» населению.
О. Чиж ― Услуги эстетического характера.
Ю. Поляков ― Нет, эстетические услуги. И только новая концепция, которая была недавно принята, развития искусства, и так далее, — наконец, отказались от этой идиотской банно-прачечной услуги, а здесь от эстетической услуги.
О. Чиж ― Вы про «Основы государственной культурной политики?»
Ю. Поляков ― Да.
О. Чиж ― Там, кстати, прописано, что государство ориентировано на поддержку традиционных ценностей нашего общества – напомнил сегодня г-н Аристархов. А это что такое?
Ю. Поляков ― Нет, там все сложнее. И я был одним из тех, кто принимал участие в обсуждении этой концепции. Там есть кусок про традиционные ценности, там есть кусок, что ни в коем случае нельзя заниматься администрированием, нельзя ограничивать творческий поиск – там все это есть. Еще раз говорю, — вы на делянке чиновников ничего не добьетесь, там все продумано.
О. Чиж ― А снятие директоров театра это не администрирование?
Ю. Поляков ― Этот театр, между прочим, находится в ведомстве Минкультуры. Вы же не устраиваете скандал, когда министр финансов или Греф снимает директора какого-нибудь своего «Сбербанка»? Вы же не вызываете по этому поводу Грефа, не спрашиваете, — Греф, а почему?
О. Чиж ― Финансы наука точная, там не от художественного восприятия все зависит.
Ю. Поляков ― Да? Что-то я не очень убеждён, что финансы наука точная, глядя на то, что устроили с нашим рублем. Как-то мне кажется, что там тоже подошли как футуристы к этой проблемы.
О. Чиж ― Возможно, как писатели-фантасты.
Ю. Поляков ― Так что не будем о точности нашей финансовой науки говорить. Поэтому – да, театр принадлежит Министерству культуры, они так решили. Если вы хотите поправлять кадровую политику каждого ведомства, тогда взывайте сюда Грефа, Улюкаева, и так далее.
О. Чиж ― А если просмотр постановок Пушкина, чем занимаются эксперты, как мы знаем из вчерашних новостей, находят там какие-то крамольные вещи, и это станет обыденной практикой, это нормально? Если Министерство культуры будет каждый раз на это реагировать, выезжать и проверять?
Ю. Поляков ― Дело в том, что национальные гении, в общем-то, тоже требуют, по крайней мере, к себе адекватного отношения. Если человек не уважает родную классику, по крайней мере, он должен…
О. Чиж ― Что значит – не уважает?
Ю. Поляков ― А я вам сейчас объясню. Вот я, например, оказался на открытии Псковского театра после его реконструкции, которая стоила нашему государству миллиард рублей, между прочим. И вот приехали и пошли на этот спектакль. Что из себя представлял «Граф Нулин»? — на сцене были полуголые пионерки. Которые заполошными голосами истероидно читали любимые с детства строчки. Вокруг них бегал какой-то такой внешности гражданин растлителя малолетних и залезал к ним под юбки. И все это под чтение «Графа Нулина». Вот мне лично, человек, который не чужд в своих книгах каких-то поисков нового, мне кажется это полной глупостью. И действительно оскорблением Пушкина. Ну, мало, что там пионерки, но ты просто раскинь мозгами, этим же мы занимались в студенчестве, валяли дурака, мужики танцевали «маленьких лебедей», наряжались девочками, девочки себе усы рисовали – ну, это же детский сад. Ну как же можно на сцене академического театра, в который государство закачало миллиард?
Или, допустим, другой пример. Сижу я на постановке в театре Вахтангова «Евгений Онегин». Выходит актер, читает: «Татьяна – русская душа» и показывает на свое причинное место. Мне что хотят объяснить, что русская душа находится не там где литовская душа, вот что хотят мне объяснить и какое к этим комплексам имеет отношение Пушкин? Вот если вот так относиться к Пушкину, то, наверное, людям надо объяснить, что не надо трогать нашего Александра Сергеевича, его итак убили жестоко.
О. Чиж ― Следуя вашей логике, этот спектакль уйдет из репертуара через месяц. Так в чем проблема?
Ю. Поляков ― Почему уйдет через месяц?
О. Чиж ― Вы говорите, что все это новое, перенесенное в какие-нибудь новые реалии, построенное на эпатаже, все не держится в репертуаре, уходит и забывается.
Ю. Поляков ― Ну, значит, я считаю, что, скажем, по-моему, он уже ушел, «Нулин» — во всяком случае, главное, что ко мне потом подошла местная интеллигенция, я хорошо знаю псковскую интеллигенцию, и писательскую организацию и людей, которые живут, и они интересно прореагировали, они не стали про оскорбление Пушкина говорить, они сказали такую вещь: а этого парня прислали из Москвы, это один из «золотомасочников». Говорят: слушайте, ну вы уже в Москве всех развратили и все высмеяли, но у нас более или менее здоровая жизнь, в провинции, зачем вы, вы хотите, чтобы провинция, которая всегда подлечивала центр в нравственном отношении, чтобы и она тоже вся была такая же? – вот какая была реакция. И не слушать это не стоит. Но что касается «Нулина» — это просто глупо, бездарно и даже стыдно об этом говорить, — он, по-моему, уже не идет, этот спектакль.
А вот что касается «Евгения Онеги», действительно постановка талантливая, ничего с этим не сделать. Но если у тебя, человека, все-таки принадлежащего к другой культуре, ну, есть какое-то раздражение по поводу, скажем. России. Но ты ставишь спектакль на сцене академического русского театра. Ну, уйми немножко это раздражение. Я понимаю, сложные отношения. Не надо вот этим каким-то политизированным фобиям давать выход, когда ты ставишь нашего Александра Сергеевича Пушкина. У вас тоже есть классика, вот давай, там фобии свои реализовывай.
О. Чиж ― Не кажется противоречивым, что вас раздражает такой некий — скажу в кавычках – разврат на сцене, но при этом вам кажется нормальным, что государство платит денежку и танцует с девушкой?
Ю. Поляков ― Не понял. Во-первых, какой разврат на сцене?
О. Чиж ― Вы говорили про полуголых пионерок.
Ю. Поляков ― Да это не разврат, это просто глупость. Какое к этому имеет отношение Пушкин? Какое он имеет отношение к полуголым пионеркам? Ну, ты хочешь это развить, там в поэме заложена масса пикантных вещей, это же пародия вообще на шекспировскую поэму на этот сюжет. Там масса для того, чтобы как-то это интересно, — нет, он притащил пионерок. Какое они имеют отношение? А разврат? Если вы читали мою прозу, у меня много эротики, меня даже за это ругают часто. Но это же должно быть как-то художественно замотивировано.
О. Чиж ― Так все же, театр должен соответствовать государственным представлениям о традиции, если получает от государства деньги?
Ю. Поляков ― Понимаете, дело в том, что у государства разное представление. Например, в 20-е годы, когда Малевич был обласкан властью и занимал посты и так далее, власть наоборот, гоняла не новизну, а традиции. Можно было загреметь на Соловки за протаскивание дворянской культуры на сцену – запросто можно. А потом в какой-то момент изменилась политическая ситуация и стало наоборот. Поэтому нельзя говорить о представлении власти. Оно тоже разное. Мы говорили с вами, что в 90-е гг. наша власть как раз мирволила к таким новаторам, как говорится, без берегов, которые традицию с парохода современности старались сбросить. А потом ситуация изменилась. Поэтому о какой эпохе мы говорим, сейчас?
О. Чиж ― Сейчас.
Ю. Поляков ― Сейчас – да, сейчас власть заинтересована в возрождении, если хотите, таких традиционных ценностях, которые были в 90-е гг. очень сильно потрепаны, к вашему сведению.
О. Чиж ― И вот государство дает деньги, поддерживает театры, библиотеки, музыку. Значит ли это, что автор произведения должен советовать, или художественный вымысел – бог с ним?
Ю. Поляков ― Я думаю, что у мудрого государства – мы же сейчас говорим о мудром государстве – вот этот диапазон он должен быть довольно широким и как бы, ну, страдать должны уже такие совсем маргинальные крайности. Это же ведь неважно, с какой стороны. Ведь традиция она тоже может быть доведена до абсолютной невменяемости — мы проходили это в нашей истории нашего искусства. Поэтому этот диапазон у власти должен быть очень широким.
О. Чиж ― Спасибо. Юрий Поляков был сегодня нашим гостем.