Юг  Р. Галь

«ОН ОЧЕНЬ РАЗУМНО ВЫБИРАЕТ РОЛИ»

23 июня 2007 года. После премьеры балета "Корсар" в Большом театре

Впервые я услышал о Николае от бывшей сотрудницы российского объединения «Госконцерт», отвечавшей за связи с Италией. Мы были дружны, и узнав, что я обираюсь в эту страну, она сказала, что непременно хотела бы вручить мне кассету с записью Николая, так как считала его совершенно изумительным. Эту кассету я бережно хранил несколько лет, и когда в 1995 году вернулся в Парижскую оперу в качестве ее директора, пригласил к себе главу балетной труппы Брижжит Лефевр, передал ей кассету и сказал:» Этот танцовщик чрезвычайно одарен. Было бы неплохо его пригласить. Нужно придумать, как это сделать». Но сразу пригласить Николая не получилось.
     Прошло несколько лет, и в сентябре 2001 года я увидел его на сцене Большого театра в балете «Баядерка». Николай запомнился мне своими прекрасными артистическими качествами – виртуозной техникой, пленительной лучезарностью, музыкальной пластичностью и светским величием.   Месяц спустя я присутствовал в Большом театре на премьере балета Ролана Пети «Пиковая дама». Представ в роли Германна, Николай дал этому пушкинскому образу очень личностную интерпретацию. В ней раскрылись и новые грани исключительно богатого артистического дарования Цискаридзе.
     Я всегда был преданным приверженцем дружеских отношений между Россией и Францией, между Большим театром и Парижской оперой, потому очень настаивал на том, чтобы Брижжит Лефевр  дала возможность Николаю, который уже стал звездой у себя на родине, выступить у нас в Парижской опере. В итоге в декабре 2001 года он приехал в Париж, чтобы танцевать партию Солора в трех представлениях «Баядерки». Этот балет идет в Париже в постановке и хореографии Рудольфа Нуреева, существенно отличающихся от традиционной версии «Баядерки» в Большом театре. Поэтому Николай должен был выучить совершенно новый для него хореографический текст, а затем исполнить его в паре с нашей звездой – Мари-Аньес Жилло, с которой никогда раньше не танцевал.
     Дебют Николая на сцене Парижской оперы стал для него и для нас необычайно волнующим. Его выступление одновременно было и серьезным испытанием, которое он с  честью выдержал. Николай все исполнил великолепно; он получил овации публики, горячие приветствия труппы и восторженные рецензии балетных критиков.
     В октябре 2003 года Николай  вновь приехал по нашему приглашению в Париж, чтобы работать с Роланом Пети и танцевать главную партию в его балете «Клавиго». Но во время сценической репетиции во дворце Гарнье произошел несчастный случай – Николай оступился и упал, серьезно повредив колено. И хотя мы были здесь ни при чем, я как директор Парижской оперы чувствовал свою ответственность, равно как и руководство Большого театра. Несчастные случаи происходят всюду, танцовщики часто получают травмы. Но это случилось у нас, и я был глубоко опечален, потому что в беду попал Николай, к котрому я испытываю чувство дружбы, восхищения и уважения. Когда видишь, как страдает такой великий танцовщик, получивший опасную травму во время репетиции в театре, который ты возглавляешь, ты переживаешь сильное потрясение. Не только я – все были потрясены, и, конечно же, Брижжит Лефевр, на глазах которой это произошло.
      Мы искренне полюбили этого улыбчивого и добродушного танцовщика, оценив не только его артистические, но и личные качества. Николай – человек необычайно обаятельный, сердечный и очень любезный. Мы приложили максимум усилий, чтобы Николая лечили в лучших условиях. Он был госпитализирован в известную клинику, где его удачно прооперировали, но, к несчастью, в рану попала инфекция. Нужно сказать, что подобное иногда случается. (Согласно статистическим данным, во Франции вследствие послеоперационного инфицирования ежегодно умирает 10 тыс. человек. – Прим. перев.) В течение нескольких недель мы опасались, что его состояние может ухудшиться. Мы навещали Николая в клинике и были чрезвычайно обеспокоены его болезнью.
     Но постепенно он ее преодолел, вышел из клиники и поехал на реабилитацию в крупный центр на юго-западе Франции, возле Биаррица, где восстанавливаются травмированные спортсмены. Там Николай находился достаточно долго, понемногу начал выздоравливать и вновь обретать свои замечательные качества танцовщика.
В итоге он вышел из сложнейшей ситуации. Это был период чрезвычайно большой тревоги, который одновременно больше всего сблизил меня с Николаем. Для окончательного восстановления своей физической формы он был вынужден провести несколько месяцев во Франции. Длительный период реабилитации стал самым сердечным в наших отношениях. До сих пор у нас сохранилась теплая дружба.
    Я берегу дорогие для меня воспоминания о первом блистательном выступлении Николая в Парижской опере и, конечно, о том, как мужественно он преодолевал страдания, выпавшие на его долю после травмы.
     Эта грустная история, к счастью, ушла в прошлое. Сейчас Николай в прекрасной форме, успешно продолжает свою карьеру, неуклонно следуя своим артистическим принципам. Он очень разумно выбирает роли. Я никогда не видел его в партиях, которые ему не подходят. Это танцовщик с ярко выраженной индивидуальностью, обладающий прекрасными внешними данными и завидной элегантностью.  У него лучезарное лицо и красивый силуэт. Он занимает важное место в современном мире танца, потому что это яркая, богатая и сильная личность.           Его невозможно сравнивать с кем-то из больших артистов, так как его талант очень своеобразный и необычайно многогранный. Он вдохновляет хореографов на постановку балетов. Сегодня есть много превосходных танцовщиков, но для создания новых произведений  хореографы выбирают лишь таланты с волшебной магией. Своей поэтической одухотворенностью Николай привлекает многих выдающихся постановщиков нашей эпохи.   
      Как все великие танцовщики он постоянно находится в творческом поиске: его танец становится все более осмысленным, эмоционально насыщенным и тщательно отшлифованным. Надеюсь, он будет танцевать еще долго, думаю, лет двадцать, а потом, как и всем танцовщикам, ему нужно будет перестроиться. Я слышал, что у Николая  уже есть ученики. Не знаю, хороший ли он педагог. Наверное, да, ибо он уже пробовал себя на этом поприще. Чтобы преподавать, нужно иметь особый дар. Может быть, у Николая проявится и балетмейстерский талант, что позволит ему стать хореографом и однажды возглавить балетную труппу в России или за рубежом.
       Я абсолютно уверен, что он сможет еще многое дать искусству танца, и от всей души желаю вновь увидеть его на сцене Парижской оперы либо по ее приглашению, либо с балетной труппой Большого театра, которая регулярно здесь гастролирует и после моего ухода с директорского поста. Я счастлив, что начатые по моей инициативе обмены между балетной труппой Парижской оперы и Большого театра стали доброй традицией.

В рамках промоушена книги "Полета вольное упорство" Николай Максимович провел несколько встреч в книжных магазинах Москвы. И каждый раз получался интересный, увлекательный диалог артиста со своей публикой. Ироничный, легкий, умный и парадоксальный.

4 марта 2011 года, в "Молодой гвардии"

Февраль 2011, книжный магазин "Москва"

НАСТОЯЩИЙ БОЛЬШОЙ

С Аленсандром Назарьянцем, Еленой Стребковой и Людмилой Милениной

МОИ   САМЫЕ ДОРОГИЕ  И  БЛИЗКИЕ  ЛЮДИ

Николай Цискаридзе: Одной из главных истин, которые я усвоил, поняв, что театр станет моей профессией, было то, что так же, как у великих полководцев во время генеральных сражений, важнейшими составляющими успеха являются самодисциплина, организованность, полный контроль над ситуацией и команда окружающих тебя генералов. В данной ситуации это все те великолепные профессионалы, которые готовят артиста к выходу на сцену и чей труд всегда остается за кулисами.
     Попав в старый – настоящий – Большой театр, который еще не подвергся окончательному разрушению под натиском новых веяний и лозунга «Долой традиции!», я оказался окруженным потрясающими мастерами своего дела, с которыми достаточно быстро нашел общий язык благодря тому, что серьезно относился ко всему, что они мне предлагали.
     В Московском хореографическом училище  я имел возможность учиться у уникального педагога, который развивал нам не только ноги, но и голову. И его обучение всегда начиналось с того, что он указывал на рояль и человека, который за ним сидел, и говорил, что в нашей профессии главное – музыка, а человек за роялем – самый уважаемый в зале, потому что от его личных и профессиональных качеств зависит очень многое. Так как Пестов был серьезным и в высшей степени образованным преподавателем, у него всегда играли лучшие пианисты училища. В моем классе играла Елена Ивановна Лаптева, которую Пестов любил и ценил. Он мог простить ученику неправильно выполненное движение, но никогда не простил бы немузыкальности. Когда я попал к Марине Семеновой, и она стала учить меня преподавать, она также заставляла меня обращать пристальное внимание на музыкальное сопровождение. И объясняла, почему музыка должна звучать так, а не иначе. В классе у Семеновой играли замечательные профессионалы. Но если на уроке она никогда не позволяла играть популярные мелодии, и музыкальное сопровождение казалось порой примитивным, то на репетициях за роялем сидели истинные виртуозы. В театре мне посчастливилось встретиться с потрясающими пианистами – Ириной Зайцевой, Ириной Щербиной, Валерием Оксером и Дмитрием Котовым. Это были музыканты старой формации, которые скрупулезно относились к своей работе и проявляли внимание ко всем, кому играли, а особенно к молодым артистам. Все они были не просто концертмейстерами, но концертирующими пианистами, которые спокойно могли выйти на сцену или сесть в оркестр. Раньше в театре была такая традиция, к сожалению, в последние годы утраченная по общей безалаберности. Когда артист готовил новую роль, на последние две недели ему давали одного и того же пианиста, ответственного за спектакль, который играл все фортепьянные репетиции, репетиции с дирижером и точно знал, в каком темпе идет спектакль. Если артисту что-то не удавалось с музыкальной точки зрения, пианист делал ему замечания, а затем обязательно приходил на спектакль и делился с артистом своим мнением.
     Я этих пианистов боялся, и мне так хотелось им понравиться, что когда у меня что-то не получалось, мне порой было стыдно просить сыграть еще раз. Заметив это, Ирина Зайцева как-то сказала: «Детка, ты не волнуйся, пока у тебя не получится, я отсюда не выйду».  Тогда мне казалось, что это просто очень милые люди, но когда повзрослел и стал больше понимать, я осознал, что это величайшие профессионалы и мне необычайно повезло. Уже в то время в театре были два концертмейстера, которые работают со мной и по сей день. Это два виртуознейших пианиста, представляющих более молодое поколение, - Алексей Мелентьев и Елена Сердюк. С ними сделано очень много ролей. И если мне предстоит какая-то серьезная работа как артисту или уже как педагогу, памятуя старую традицию великого Большого, я всегда прошу на последнее время дать мне одного пианиста, и всегда кого-то из них. Так сложилось, что Лена Сердюк стала мне и близким другом. На протяжении всей моей службы в театре она – один из главных моих судей, человек, чьему театральному вкусу я доверяю безоговорочно.
    Елена Сердюк: Я знала Колю еще до театра: моя мама была его поклонницей, она ходила на концерты в училище, где он был звездой местного значения. Но конечно, его судьбу решил Григорович, когда захотел взять в театр. Могли и не взять – у нас всякое бывает. Не так уж мало талантливых людей в Большой театр не попали. Но чудо произошло, Колю взяли, и он доказал, что это не чудо, и все справедливо. Моя мама всегда про Колю говорила: это будущая звезда. И когда он пришел в кордебалет, я не сомневалась, что он сделает в театре карьеру: это было видно по тому, как он работал. Он вообще выделялся среди артистов, был худеньким, необычным – и очень ответственным.
     На блюдечке с голубой каемочкой Коля от жизни ничего не получил. И все кордебалетные партии перетанцевал, все массовки…
     Коля обладает уникальным качеством, которое встречается чрезвычайно редко. Это качество – музыкальность. То, как Коля работает с музыкальным материалом, позволяет ему создавать настоящие шедевры, когда из тела танцовщика на глазах у ошеломленного зрителя рождается музыка. Таким шедевром стал, например, Нарцисс. Над этим образом он работал с Улановой, что-то ему подсказывал Васильев. Когда мы исполнили этот номер, Коля на сцене и я за роялем, мы даже предположить не могли, что «Евровидение» отберет его как один из лучших и покажет в итоговом концерте на Новый год. Но в этом нет ничего удивительного: там буквально каждая нота станцована телом.
     Это, конечно, чувство не только врожденное, его прививали педагоги – и в училище, и в театре. Коля перенял у них эту жесткость в отношениях к самому себе и вообще к танцовщику как выразителю идей и образов, рождаемых музыкой. Его характер стал притчей во языцех, но то, что он может быть резок, и то, что его реакция молниеносна, естественно для человека, который не знал отца и в двадцать лет остался круглым сиротой. Ему нужно было за себя постоять, ведь в каких-то ситуациях  молчание – не золото, к сожалению. Зато я не знаю за ним ни одного поступка, за которые бывает стыдно.

С Галиной Улановой и Еленой Сердюк

     Все люди, которые окружают тебя при подготовке к спектаклю и во время него, становятся родными, только им ты можешь доверить свои личные вещи, аксессуары и даже свое сиюминутное настроение, которого не должен видеть зритель. С косюмерами и гримерами мне тоже невероятно повезло: те, с кем мне довелось работать все эти годы, представляют уже, к сожалению, исчезнувший старый Большой театр.
     Убежден, на сцене очень важен внешний вид, то, как сшит костюм, как он на тебе сидит, как ты загримирован и причесан. Важно даже то, как твой костюм застегнут, потому что, помимо профессионализма гримеров и костюмеров, очень большое значение имеет еще их личное к тебе отношение, называемое сегодня модным словом «энергетика». Если все это сделано с уважением и любовью, ты на сцену выйдешь с особым чувством.
     Все мои костюмы в Большом театре созданы художником-модельером Юлией Берляевой, а расшиты и вышиты под руководством художника по вышивке Натальи Федосеевой. Это милые и дорогие мне люди. Когда костюм к балету «Жизель», сшитый по моему эскизу, увидел заведующий мастерскими Опера да Пари Филипп Бено, он заинтересовался, кому костюм принадлежит. Ему ответили, что это костюм Цискаридзе. «Вы для всех такие костюмы шьете?» - «Нет, только для него. Это его индивидуальный костюм». На что Филипп Бено заметил: «Глядя на этот шедевр, можно даже не спрашивать, кто в театре первая звезда».
     По его оценке, вышивки, которыми украшен мой костюм, буквально бесценны, и ни один театр мира не может себе позволить подобную роскошь, настоящий haute couture, ведь по-прежнему в мире выше всего ценится именно ручная работа. К огромному сожалению, в последнее время традиции, веками существовавшие в русском театре, намеренно утрачиваются. Все переводится на западные рельсы, по принципу «быстрее, дешевле и проще», в то время как наши мастера владеют уникальным искусством сделать костюм как можно легче и удобнее, не жертвуя при этом внешним блеском. Все, кто танцует в западных театрах, прекрасно знают, что, несмотря на то, что там костюмы тоже красивы, они очень тяжелы, - в этом смысле там не принято заботиться об удобстве артистов.
    Наталья Федосеева: Мы сидим в мастерской в окружении Колиных фотографий… Я занимаюсь отделкой костюма, потому что я художник по вышивке, а Юля – художник-модельер. Если речь идет о новом спектакле, все начинается с  художника по костюмам, который рисует эскиз. А Юля по эскизу создает модель.
     У Коли красивая фигура, очень тонкая талия, и он любит ее подчеркивать. Ему вообще всегда хочется быть красивым на сцене. А мы стараемся сделать так, чтобы ему было удобно танцевать.
     Юлия Берляева: Он прекрасно сложен, на него не трудно шить, трудно сделать так, чтобы было удобно двигаться. Я когда смотрю на сцене его первую репетицию в костюме, очень переживаю, выдержит ли костюм его движения.
     Н.Ф.: Мы делали костюмы к «Спящей красавице», и Коля пригласил нас на спектакль. Мы были в ложе, и возле меня сидела маленькая девочка лет двенадцати. Когда Коля вышел на сцену, она ахнула: «Мама, он что, из хрусталя?»
     Ю.Б.: Коля трепетно относится ко всему, что связано с его профессией, и поэтому во всем участвует, даже порой в поисках подходящей ткани. Обычно мы показываем ему образцы, но он может их отвернуть. А поскольку он звезда, мы обязаны прислушиваться к его мнению, ведь это не прихоть, он во всем этом понимает, будучи к тому же наделен художественными способностями, внутренним видением, чутьем. Разрешение о замене ткани дает балетмейстер, но Коля практически всегда добивается своего.
     Н.Ф.: А уж отделку он очень любит, и в этом участвует всегда, вникая во все детали. Он будет приходить на примерку столько, сколько нужно, пока не добьется в костюме того, что хочет. Мы с ним иногда долго ищем, как все придумать, и он живо участвует в процессе. Мы подбираем отделки, камни. Он хорошо себе представляет, кого будет танцевать и каким должен быть костюм персонажа, а мы давно уже с ним работаем и знаем его вкусы. Не все артисты так трепетно относятся к своему сценическому образу, как он.
     Ю.Б.: Он всегда предупредит, если не может прийти, как обещал, - позвонит, скажет, в какое время будет. Обычно мы меряем костюм до трех раз. Первая примерка у меня проходит быстро, вторая подольше, а если уж это дело доходит до третьей, то есть если захотеть что-то существенно поменять, тогда приходится стоять подольше.
     Н.Ф.: Коля не из тех, кто придирается, и в общении он не заносчив. Как истинный интеллигент он одинаково хорошо относится и к портному, и к начальнику. И еще он очень ценит истинное мастерство в любом человеке, кем бы тот ни был.
     Ю.Б.: Обычно мы сдаем готовые костюмы в театр, и дальше за них отвечает костюмер. Если у артиста изменилась фигура или он возмужал, он приходит к нам. В «Спящей», которую Коля танцует, можно сказать, всю сценическую жизнь, он выходит в том же самом костюме, который мы просто слегка переделали – кардинально его фигура не изменилась, - а Наташа восстановила отделку.
     Н.Ф.: Артисты обычно ценят старые костюмы, с ними связаны приятные воспоминания об успехе, какие-то эмоции. К тому же Коля очень аккуратный человек, он не любит, когда в костюме что-то не так. И никогда свой костюм как попало не бросит.
     Ю.Б.: Мы стараемся сохранять самое лучшее, реставрируем или перешиваем костюмы по старым эскизам, а выбор тканей или украшений сейчас стал больше.

С Натальей Федосеевой

     Н.Ф.: Мы работаем здесь уже сорок лет, и нам непереносимо видеть, когда кто-то меняется не в лучшую сторону. Ведь если даже слегка изменить цвет костюма, эффект от него будет совсем другой.
     Ю.Б.: Для всех, кто исполняет одну и ту же роль, мы делаем одинаковые костюмы – в смысле формы и цветовой гаммы.
     Однажды, когда мы работали над костюмами для «Симфонии до мажор», где все танцовщики одеты одинаково, Коля все украшал, украшал костюм, и в итоге танцовщики оказались так украшены, что балерины на их фоне поблекли.

С Юлией Берляевой

     Н.Ф.: Сейчас тенденции какие: классику переделывают на современный лад. Приглашают иностранных художников, которые порой не удосуживаются даже эскиз нарисовать. Пропало ощущение творческого процесса, как это было при Вирсаладзе. Но мы надеемся, что это временно. Хочется, чтобы традиции остались. Очень много тонкостей в работе, которые непременно нужно передавать из рук в руки. У Юли, например: форма рукава, чтобы легко было руки поднимать, ищется годами. Не все владеют этим искусством, а многие еще и не захотят спросить, решат, что и сами все знают. Балетный костюм ведь очень отличается, например, от оперного.
     Вирсаладзе и Григорович постоянно бывали в мастерских. Вирсаладзе сюда приходил с утра и уходил поздно вечером. Сам накалывал костюмы, сам драпировал, а потом смотрел, что получается. Сам участвовал в росписи костюмов, показывал, что ему надо, ведь его спектакли очень живописны. Он создавал костюмы к «Лебединому озеру», «Спящей красавице», «Щелкунчику», «Раймонде». Мы делали все по его эскизам, один к одному.

Головной убор к костюму Синего Бога работы Галины Демичевой

     Ю.Б.: То, что Коля – звезда, видно сразу. Он и в жизни очень хорошо одевается. А еще мы за ним как за каменной стеной. Знаем: если потребуется, Коля нас защитит.
     Н.Ф.: Он не боится сказать, что думает. Это очень ценное качество. В театре надо говорить правду: чтобы наше искусство не уронить, кто-то должен защищать традицию…
     Коля буквально всех к себе располагает, вряд ли вы найдете в нашей среде человека, который бы плохо к нему относился.

Головной убор к костюму Солора работы Галины Ромашко

     Конечно, одним костюмом дело не ограничивается. Не менее важны и другие составляющие: головной убор, аксессуары. В начале моей карьеры со мной работала потрясающий мастер, Галина Ромашко, которая делала короны еще для Галины Улановой  и Марины Семеновой. Когда я пришел в театр, она уже уходила на пенсию, но, к счастью, согласилась делать мне головные уборы на дому. Я к ней приезжал на примерки, и, как правило, она работала очень долго и скрупулезно, чтобы добиться максимального удобства. В головных уборах, сделанных ее руками, я танцую по сей день.  И при этом она не взяла с меня ни одной копейки за работу. Каждый раз, когда я пытался заплатить, она говорила: «Колечка, я видела, как вы танцуете, и для меня это о многом говорит». После того как ее не стало, мной занимается ее ученица Галина Демичева, тоже замечательный мастер.  Головной убор, который она сделала для костюма Синего бога, я считаю одним из шедевров  театрального искусства, который достоин быть выставленным в музее.

Грим для роли Таора в балете "Дочь фараона"

     Я не всегда могу заказывать в мастерских Большого театра костюмы, которые необходимы для моих индивидуальных гастролей и выступлений. Многие костюмы, в которых мне доводилось выступать в антрепризах, таких, как «Русские сезоны» или «Короли танца» сшиты моим большим другом Дмитрием Парадизовым. Он обладает потрясающим вкусом, безукоризненным чувством цвета и формы и за самый короткий срок может создать настоящее чудо.
     Внешний вид – это не только часть образа, но и то, что позволяет тебе чувствовать себя на сцене комфортно и уверенно. Я всегда считал, что для сцены у меня не самая удачная внешность, и очень по этому поводу переживал. Но придя в театр и увидев, какое чудо могут сотворить гримеры, уверовал, что все можно изменить и любой минус обратить в плюс. Два настоящих больших художника – Елена Стребкова и Людмила Миленина создают удивительные сценические образы для всех спектаклей, которые идут на сцене Большого театра на протяжении более 25 лет. Я счастлив, что жизнь свела меня с этими замечательными женщинами, которые могут не только помочь создать образ, причесать, загримировать, но и помочь психологически настроиться перед выходом на сцену. В первые годы, когда ты молод и неопытен и мало что понимаешь в профессии, тебе еще очень страшно, и энергия и настрой, с которыми тебя готовят к спектаклю, могут многое решить. Гримеры смотрят спектакли и обязательно высказывают свое мнение, что понравилось, что, на их взгляд, можно убрать, а что добавить. Когда несколько лет назад готовился к выходу мой фотоальбом, Лена как-то спросила меня, как скоро он выйдет. «Поскорей бы уже!» - добавила она. Я поинтересовался, почему она с таким нетерпением этого ждет. И Лена скромно ответила: «Ну, это же вся моя жизнь!» И я тогда подумал: «Какая прекрасная и какая сиюминутная профессия! Быть большим художником, изо дня в день создавать красоту, но каждый вечер твое полотно смывают, и фотографии – единственное, что остается от творения этих удивительных рук». А без их участия невозможно выйти на сцену.
    Елена Стребкова и Людмила Миленина: Мы благодарны судьбе, что нам выпал шанс работать с Колей. Причем не просто работать, а наблюдать его развитие как артиста и творческой личности.
     Коля очень серьезно относится к тому, как будет выглядеть на сцене. Сам придумывает вышивки, украшения, головные уборы, отслеживает, как они сделаны, насколько это удобно и красиво. И в гриме, и в прическе ему важно все, и все должно работать на образ.
     Когда есть возможность, мы обязательно идем в зал, чтобы на него посмотреть. Иной раз бывает, делаешь что-то, и с близкого расстояния все кажется красивым, а смотришь из зала или кулис и думаешь: какой ужас! Для того и смотрим, чтобы увидеть свои огрехи. Тем более что Коля один из тех немногих, кому не все равно. В день спектакля  Коля приходит в театр раньше всех. Он очень пунктуален и собран и не любит, когда опаздывают. Он приходит, раскладывает все необходимое для грима и костюма, и мы начинаем с ним работать.
     Сколько его помним, он всегда очень нервничает. И сейчас, возможно, волнения у него даже больше: не хочет понизить планку, которую взял…
     Пожалуй, он унаследовал такое отношение от артистов прежнего времени. Они, кстати, тоже приходили за полтора-два, а то и три часа до начала спектакля. А сейчас, видно, другое время, некоторые приходят за десять минут до выхода. Накладывают легкий грим, чтобы проще было смыть и убежать. У Коли же собственные удобства на последнем месте. Для него главное – чтобы грим работал на роль, на образ, и ради этого он готов терпеть.

С Еленой Стребковой

    Мы прикасаемся к артисту руками, к его лицу и даже к телу – когда нужно, к примеру, помочь обработать корпус морилкой. Они к нам привыкают, и у нас устанавливаются особые, доверительные отношения. Тем более что мы все время рядом: грим у нас жирный, если его задеть костюмом, может смазаться, и мы готовы в любую минуту его подправить.
     Коля любит общаться, часто включает музыку, мы слушаем, то хохочем, то что-нибудь обсуждаем. Сейчас, в новом здании, у него как у премьера есть возможность сидеть в отдельной комнате. Но он часто садится в общей. Ему нравится шум, нравится, когда много народу, он предпочитает не зацикливаться на предстоящем спектакле, а  наоборот – отдавать себя. А сосредотачивается буквально три минуты. На это время ему надо остаться одному, и вот тогда он собирается.
     У Коли необычайно пышная шевелюра. Мы всегда говорим: на шестерых бы хватило. И поэтому на классических спектаклях, «Щелкунчике» и некоторых других он обходится без парика. Мы завиваем ему волосы, укладываем, а потом Лена их прошивает. На это уходит бездна времени, но Коля необычайно терпелив, когда дело касается сценического образа. Лена его спрашивает: Коль, тебе не больно? А он: нет, коли! Давай быстрее! Волосы приходится прошивать, потому что танцовщик на сцене много двигается, а они могут попасть в глаза, мешать движению, некрасиво вздыбиться. Получается, что на некоторых спектаклях, выходя на сцену, Коля несет на голове не меньше килограмма лака и шпилек.
     Коля благодарный человек, внимательный, неравнодушный. Внимательный ко всем людям, независимо от профессии и должности. У Лены в жизни был тяжелый период, серьезно заболела мама. Ей пришлось отказаться от гастролей и даже на какое-то время уйти из театра. А когда вернулась, первое, что она увидела, был букет роз на ее столе. И открытка. На открытке изображена лягушка, которую пытается проглотить цапля и которая эту цаплю лапкми придушивает. И надпись: «Никогда не сдавайся!»
     А еще Коля очень любит ходить по музеям. Он всегда спрашивает на гастролях: вы там-то были? – Нет. – Ну как вы можете? А здесь? – Нет. – Как не стыдно! Вы в Париже, а нигде не были! С ним мы подтягиваемся, стараемся соответствовать.
     Коля – человек демократичный, добрый, внимательный. Но если кто-то начинает халтурить, он может резко поставить на место. Перед спектаклем он обязателньо выйдет на сцену, посмотрит, как положен линолеум или натянута материя, как установлена декорация, и ругается с машинистами сцены, если что-то сделано не так.
     Для Коли театр – не просто место работы. Все, что здесь происходит, он переживает всей душой. Понятно, что его карьера артиста балета рано или поздно закончится. Не знаем, в каком качестве, но нам бы хотелось, чтобы Коля остался: он может очень много сделать для театра.
     Коля живет в бешеном ритме и всегда торопится. Как человек разноплановый, он успешно участвует в различных телешоу, благодаря которым страна теперь знает, какая он интересная личность. Во время паузы, возникшей после травмы, он танцевал в мюзикле. А еще с огромным удовольствием играл  в кукольном спектакле. Он как ребенок, с годами не утрачивает свою непосредственность. Иногда мы недоумеваем: и откуда берутся силы? Но понимаем, что по-другому он жить не может. Помимо таланта у этого человека железная воля и целеустремленность. И мы, взрослые женщины, даже порой пытаемся брать с него пример.
     В гримуборной, на сцене и после спектакля рядом с тобой постоянно находится костюмер. От него и его реакции зависит очень многое. На сцене случаются любые неожиданности, когда нужно быстро принять решение, прийти на помощь, а иногда просто помочь перевести дыхание или даже выступить в роли психотерапевта. В такой ситуации находиться рядом с человеком, которому ты не доверяешь или которого не любишь или не уважаешь, невозможно. Рядом со мной в Большом театре всегда были два замечательных человека – Александр Назарьянц и Рашид Алимов. С ними связано много приятных, курьезных, а иногда печальных событий, потому что когда Александр Назарьянц собрался уходить на пенсию, для меня это стало настоящей трагедией.
     Александр Вартанович был не только костюмером, но и начальником мужского костюмерного цеха. Последние годы он почти не работал на спектаклях, но всегда спускался за кулисы, если я танцевал, и стоял где-то рядом. Когда я возвращался на сцену после травмы, Саша неожиданно появился, и я с удивлением спросил: «Неужели ты сегодня работаешь?!» Он ответил: «С тобой – да! Сегодняшний день я проведу рядом с тобой». Как человек, понимающий профессию артиста и имеющий за плечами огромный опыт работы со всеми великими артистами оперы и балета Большого театра, Саша всегда был тонким психологом и к каждому имел свой подход. Он понимал, насколько серьезным был для меня тот день, несмотря на то, что я выходил не в привычном для себя амплуа, а исполнял роль феи Карабос в балете «Спящая красавица». И на протяжении всего спектакля Саша не отошел от меня ни на шаг.
     Тот день оказался для меня особым еще и потому, что я увидел истинное отношение к себе старейших работников театра. О моем возвращении знали все, и перед спектаклем ко мне подходили осветители, бутафоры, работники сцены, даже те, у которых был выходной, и говорили: «Коля, сегодня не наша смена, но мы пришли и будем рядом». В тот день со мной работали они все – и Люся, и Лена, и Рашид, и Саша. Пришли также все пианисты, которые когда-либо мне играли, чтобы просто поддержать своим присутствием. Я очень этим горжусь, потому что это люди, в чьих руках я вырос. Они меня знали еще учеником Московского хореографического училища; молодым и нахальным артистом; более взрослым и уже сомневающимся, - разным. И их присутствие в моей жизни очень для меня важно.

С Александром Назарьянцем

     Александр Назарьянц:  Окончил я ПТУ и работал портным в ателье, но очень скоро мне так там надоело! Попалось на глаза объявление: в Большой театр требуются монтировщики, и я пошел. Оформляли меня чуть не полгода, до четвертого колена проверяли, год я оттрубил рабочим сцены, и только тогда появилась возможность перейти в костюмеры. Из костюмерной Большого театра я ушел в армию, туда же и вернулся. Тридцать девять лет в Большом театре, и в трудовой книжке всего две записи. Мне всегда было очень здесь интересно, и потом – я весь мир повидал! Конечно, трудно было, напряжение большое, нервы. С костюмом ведь всякое бывает. Может случиться, что во время спектакля режиссер скажет: «Срочно костюмер с иголкой!» - а артист в это время боком-боком по сцене – и за кулису…
     Сначала я с кордебалетом работал, потом два года просидел у телефона, потому что у каждого солиста свой костюмер, а всего их было шесть человек. Первым позвал меня его одевать Марис Эдуардович Лиепа. Костюмер, с которой он работал, была занята, он и сказал: «Ну что, юноша, пойдемте одеваться!» А я в ответ: «Знаете, Марис Эдуардович, вам еще рано». У него от удивления глаза под образа! А я все их выходы за два года выучил, точно знал, кто когда одевается.
     Я сразу для себя уяснил: самое главное – не мешать. Он тебя позвал, ты делаешь свое дело, а он в это время сосредотачивается. Есть, конечно, такие, кто любит анекдот рассказать, но в основном артисты уходят в себя, собираются. Зато после спектакля можно и поговорить – а я обычно шутил, для разрядки. Не каждому костюмеру артист доверится одеваться на спектакль. И потом, важно, чтобы у тебя самого руки не тряслись, когда зашивашь костюм в тех местах, где крючки, чтобы на сцене эти крючки не расстегнулись, чтобы крючок не задел платье партнерши. Артист ведь волнуется. Если он увидит, что и ты тоже волнуешься – беда!
     Когда Коля пришел в театр, он был сначала в кордебалете, а я в это время одевал солистов, был заведующим костюмерной и работал с кордебалетом только за границей. Так что мы с ним, можно сказать, за границей познакомились. Я, конечно, видел его и раньше, на сцене. В кордебалете он был белой вороной. Ну, представляете себе Колю-спартаковца? Он как начнет там прыгать! Или в «Лебедином». Он всегда говорил: «Я буду солистом!» А я подтрунивал над ним: «Никогда ты им не будешь!»
     В свою первую гастрольную поездку в Англию он у меня возле туалета сидел. Так положено: молодой – вот твое место. Он меня спрашивает: «Сашенька, ну почему мне там сидеть?» А я отвечаю: «Значит так, Коль: станцуешь Меркуцио, а я посмотрю… Ну, в общем, ты меня знаешь».
     И он так станцевал – Альберт-холл рыдал!
     Вот станцевал он и на следующий день подходит: «Саша, я где сижу?» Я и говорю: «Коля, теперь ты всегда сидишь рядом со мной!» Потом, когда за рубеж с ним ездили, мы всегда так и сидели, рядом.
     Вообще он парень золотой, сам всего добился. Ведь у него никого, ничего, никакой поддержки. И еще он начитанный, культурный…
     …Входил он после травмы очень трудно. На сцене виду не подавал, держался, будто все в порядке. А когда приходил – больно ему было очень, плохо, тяжело. И потом, ему ведь заново приходилось всем доказывать, что он может танцевать.
     Обычно за неделю до спектакля, а то и за две, Коля берет костюм, идет в мастерские, у него свой мастер, свой закройщик, и они вместе все проверяют: и химчистку и отделку. Так положено, но далеко не все это делают. А для Коли это важно, он знает: костюм – чуть ли не полдела. Тем более он такие партии всегда танцевал! А я в это время стоял за кулисой, со стулом, стаканом и полотенчиком. И еще с иголкой.
     На стул артисты иногда садятся, но не так, как мы обычно сидим, им ведь нельзя расслабиться, а коленками;  они отдыхают, а с ними в это время еще и массажист может позаниматься.
     Стоять в кулисе было всегда интересно, потому что одни и те же спектакли никогда не были одинаковыми. У него все получалось, что он делал: «Баядерка» вообще его конек, потом мне запомнился «Золотой век», Злой гений в «Лебедином» - и в постановке Григоровича, и в постановке Васильева… В «Светлом ручье» он на пуантах такое выделывал!
     А еще в «Спящей красавице» в роли феи Карабос плащом потряс. Это на старой сцене было. Я ему говорю: «Коль, ты что это делаешь?!» Может, из зала и не видно было, а из кулис, в свете софитов – пыль столбом стояла…
     С ним можно было пошутить, но не когда он со сцены за кулису выходит, язык на плече. Вот в антракте можно было что-нибудь ляпнуть.
     У меня ни с кем из артистов проблем не было. Я всегда знал свое место, и когда меня представляли: «Это Сашенька, костюмер наш», - отвечал: «Какой костюмер, я уборщица!»
     В последнее время Коля ездил на гастроли без меня. За границей очень большое напряжение, все время зашивать, подшивать, нагибаться. Так и стоишь все время с иголкой. А у меня здоровье уже не то, давление.
     Да и время сейчас другое…
     Я очень ощущаю отсутствие Саши в театре. Его уход сказался на работе всего коллектива костюмерного цеха. Нас, танцовщиков, примиряет с этим лишь одно: то, что с солистами теперь работает преемник Саши Рашид Алимов. Когда подряд идет много балетных спектаклей, Рашиду как любому сотруднику театра,  полагается выходной. И каждый из солистов заранее пытается договориться, чтобы в день его спектакля с ним работал именно Рашид, и мы ревностно относимся к тому, кого из нас он выберет. А если Рашид по какой-либо причине не едет с нами на гастроли, мы всегда чувствуем себя некомфортно.
    Рашид Алимов: Уже 15 лет я помогаю Николаю готовиться к выходу на сцену. Конечно, я не один этим занят, есть еще гримеры, с которыми мы работаем в тесном контакте. Это, конечно, непростое  дело, но я привык. Тем более, что одевать Колю как раз несложно, даром, что звезда: он очень серьезно относится к своему делу. Он требователен, да, но все его требования обоснованы:костюм, в котором он выходит на сцену, должен быть в полном порядке, и я за этим тщательно слежу. Мы давно привыкли друг к другу, и я знаю, как и что мне делать, чтобы не мешать ему перед выходом. Хотя, как правило, обстановка при этом у нас самая дружеская, располагающая. Вместе с гримерами мы любим что-то обсудить, посмеяться шутке, рассказать интересную историю.
     Артисты – люди очень нервные, ранимые. И какой бы ни был у человека сильный характер, может статься, какая-то мелочь вдруг выбьет его из колеи. Когда артист не в настроении, это, конечно, сразу видно. Тут уж приходится быть и психологом тоже. Это относится и к Коле. И ему случается быть расстроенным или уставшим. Но он профессионал высочайшего класса, умеет себя собирать. Ну а мы ему в этом в какой-то мере помогаем.
     В отличие от других артистов, Коля точно знает, что в его профессии нет и не может быть мелочей. Он обязательно во все вникает перед спектаклем, начиная от костюма и грима и заканчивая тем, как установлены декорации, и никогда не поверит кому-то на слово, что все в порядке. Он прекрасно понимает, что чья-то необязательность может поставить под угрозу целый спектакль, и старается все предусмотреть.
     И еще он необычайно требователен к себе. Бывает, смотришь на него из-за кулис и думаешь, что он танцует превосходно, лучше просто быть не может. А в перерыве вдруг выяснится, что Коля расстроен – у него что-то получилось не совсем так, как нужно. И тут уж, конечно, никто не может его переубедить.
     Еще одна важная профессия в театре, о которой мало говорят, - массажисты. Так как их труд не всегда хорошо оплачивается, некоторые относятся к ним свысока. Но без человека, который может быстро привести тебя в надлежащую форму, восстановить не только твой мышечный, но и эмоциональный аппарат, артист существовать не может. Все те, кто на протяжении этих лет работали со мной в театре, - Саджида Хакимова, Александр Березкин, Вячеслав Пивоваров, Сергей Иванов, Дмитрий Пучков – истинные профессионалы. Но особо мне хотелось бы отметить еще одного удивительного, талантливого и мудрого человека – Бориса Праздникова. Это гигантская личность и большой знаток своего дела, который все эти годы не только помогал мне своим профессиональным участием, но также подставлял плечо в тяжелых жизненных ситуациях.

С Рашидом Алимовым

С Борисом Праздниковым и Вячеславом Пивоваровым

     Я очень благодарен всем этим людям, которые на протяжении долгих лет не только терпели мои капризы, усталость, душевный разлад, но и умудрялись воспринимать все это с юмором.
     Я считаю, что значительная доля аплодисментов, которыми награждают нас, солистов, принадлежит им, потому что без их труда и таланта мы выглядели бы на сцене совсем иначе. Когда я наконец обзавелся собственной жилплощадью, первыми, кого я пригласил в свой новый дом, были именно они – мои самые дорогие, близкие и любимые люди.