— Уважаемый Николай Максимович, в нашей стране существуют всего два профильных балетных вуза: возглавляемая вами Академия Русского балета имени А.Я. Вагановой и Московская государственная академия хореографии. Остальные учебные заведения, готовящие артистов балета, работают только в системе основного общего и среднего профессионального образования. Достаточно ли для такой огромной страны всего двух балетных вузов?

— Помимо профильных балетных вузов в Москве и Петербурге хореографическому искусству обучают еще в Санкт-Петербургской государственной консерватории имени Н.А. Римского-Корсакова, Санкт-Петербургском государственном институте культуры и Российском государственном педагогическом университете имени А.И. Герцена; в Москве эту специальность можно получить в Российском институте театрального искусства (ГИТИС) и Московском государственном институте культуры, а если говорить в целом о стране — я знаю, что хореографии обучают во многих российских институтах культуры. Насколько качественно и что именно там преподают — мне неизвестно. Когда я был артистом балета и много гастролировал по стране, мне часто доводилось слышать в том или ином городе, что именно здесь сохранили настоящую систему Вагановой, что в Петербурге о ней уже забыли, а Москву в этом контексте вообще никогда не учитывали. Я и подумать не мог, что могу оказаться в столь значимом кресле, но когда это произошло, мне с первого дня стали рассказывать о каком-то уникальном петербургском стиле, который здесь всеми силами стараются сохранить. В то же время в Москве я постоянно слышал разговоры о том, что в Петербурге давно уже отошли от системы Вагановой. Что это за стиль и о чем все эти рассуждения — я так и не понял. Я абсолютно уверен только в одном — балет может быть или хорошим, или плохим. И утверждаю это и как не самый последний артист в мире, и как педагог с огромным стажем работы в театре, и как ректор. Все мои педагоги вышли из этих стен. Мой педагог в Московской академии хореографии Пётр Антонович Пестов окончил Пермское хореографическое училище, которое в тот момент было филиалом Ленинградского хореографического училища, мой педагог-репетитор в Большом театре Марина Тимофеевна Семёнова — ученица А.Я. Вагановой. Она начала преподавать методику на педагогических курсах при Ленинградском хореографическом училище через два года после его окончания, то есть в совсем юном возрасте, и продолжала это делать всю свою жизнь и позже, уже в Москве. Если люди преподают, они обязаны знать методику. Я когда-то этого не понимал, всячески брыкался и не хотел учиться методике. И бесконечно благодарен Марине Тимофеевне, которая буквально заставила меня всё вызубрить. Когда я только вступил в должность, многие отнеслись к моему назначению весьма скептически и критиковали едва ли не каждое мое распоряжение. Но когда они поняли, что я досконально знаю методику, нападки прекратились. И конечно, на моей стороне были все старейшины, которые быстро поняли, что к ним пришел профессионал. Сейчас я постоянно говорю моим подчиненным, что когда в академии случаются ЧП по хозяйственной части — это проблема местного масштаба, но когда наши дети выходят на сцену и не могут выполнить элементарные вещи, то это уже проблема всей профессии, проблема той подготовки, которую мы им даем. Я много раз говорил, что всё то, что происходит с подготовкой кадров по стране в нашей профессии, — это катастрофа. Образование очень сильно просело тогда, когда появились постоянные мониторинги, необходимость писать бесконечные отчеты, когда рейтинг педагога стал зависеть не от знаний его студента, а от количества красных дипломов и высших баллов, которые он ставит студентам. Я считаю, что ничего не изменится в лучшую сторону до тех пор, пока снова не будут цениться в первую очередь знания, а не корочка.

— Вы неоднократно заявляли в своих интервью о том, что балетному образованию в нашей стране нужны единые стандарты — сейчас это не так?

— Я говорю о том, что стандарты должны быть едиными только для балета. Стандарты не могут быть общими для балета, музыки и, например, инженера. Да и в той же консерватории есть разные факультеты и кафедры — фортепиано, скрипка, медные духовые инструменты, деревянные духовые инструменты и так далее, и все они преподаются по-разному, не может быть общего стандарта. И те люди, которые пишут стандарты, должны быть очень хорошо образованы каждый в своей сфере. Приведу очень трагичный для балетного образования пример. Много лет в стенах академии значимую должность занимал человек, который участвовал в разработке и подписал большое количество стандартов, нанесших огромный урон профессии и повлиявших на судьбы многих и многих людей в стране. В течение вот уже шести лет я вынужден разбираться с этим тяжелым наследием, которое подавалось под маркой Академии Русского балета. Есть такие особенности профессии, которые необходимо защитить. И когда вуз проходил аккредитацию, я постарался объяснить это представителям Рособрнадзора: есть много несоответствий реалий профессии и того, что от нас требует эта организация. У меня два высших образования — педагогическое и юридическое, и я отдаю себе отчет в том, что есть норма, которую мы обязаны выполнить по стандартам, но нам ее надо как-то пристроить к профессии. Я вообще считаю, что к управлению учебными заведениями в сфере культуры должны допускаться прежде всего профессионалы в той или иной сфере культуры с обязательным наличием второго высшего юридического или серьезного управленческого образования — иначе нельзя. Другие люди не могут допускаться к руководящим должностям в таких вузах, потому что они непременно их погубят.

— На сайте академии указано, что ее развитие осуществляется на базе концепции нетипового элитного образовательного учреждения — что в этом контексте означают слова «нетиповое» и «элитное»?

— Элитное — потому что это старейшее учебное заведение данного профиля в стране и мире. Методику, по которой все мы учимся, разработали именно здесь. Что касается нетипового — оно действительно не похоже ни на одно другое учебное заведение, но оно и не может быть типовым. Да, можно сказать, что мы работаем по каким-то стандартам, но ведь мы занимаемся творчеством, а как его можно загнать в какие-то рамки? Ведь формулы для вдохновения не существует.

— Еще несколько лет назад, когда должность ректора занимала ваша предшественница, на сайте академии одной из ее задач значилась «гуманизация балетного образования». Сейчас эта строка исчезла. Как вы считаете, нуждается ли в принципе балетное образование в гуманизации?

— К сожалению, я не могу сказать ничего положительного о своей предшественнице, несмотря на то что это женщина, и, будучи воспитанным человеком, я должен относиться к ней с уважением. Возвращаясь к тому, о чем мы с вами говорили, — предыдущий ректор не имела никакого отношения к балету. А вот Леонид Николаевич Надиров, ее предшественник на этом посту, для меня пример человека, который, не имея отношения к искусству, возглавив училище, сумел титаническими усилиями, используя все свои связи, превратить училище в высшее учебное заведение, создать охранную грамоту для этого учебного заведения, отстоять в сложные 90-е гг. здание, где оно располагалось, и вернуть ему здания, стоявшие вокруг. Он был переведен в Москву, не успев расселить последние пять квартир, всё остальное доделывал уже я. Когда я был артистом и слышал о том, что происходит в стенах академии, а также будучи постоянным читателем «Вестника Академии Русского балета имени А.Я. Вагановой», я бесконечно удивлялся тому, с какой красивой ноты всё началось и что имеет место быть в настоящее время. Вот вы упомянули формулировку о «гуманизации балетного образования», а я честно не понимаю, о чем идет речь. Я могу показать вам книги, которые здесь издавались до 2013 года, диссертации, которые защищались, — вы будете очень удивлены и спросите меня, какое отношение они имели к профессии. Знаете ли вы, что в академии была закрыта кафедра балетоведения? Я вернул ее в первую же неделю моей работы в этих стенах. Мы сразу стали издавать книги о балете, а не о духовном развитии, гуманизации и прочем. Константин Михайлович Сергеев, художественный руководитель и позже президент нашей академии, скончался в 1992 году. Ни разу с этого момента не было ни одного методического совещания ни по классическому, ни по характерному танцу — ни одного! Это в ведущем-то учебном заведении страны данного профиля! На момент моего прихода до аттестации оставалось два с половиной года, и я честно могу сказать, что была проделана огромная работа, для того, чтобы я ее не прошел, то, что было сделано, — настоящее вредительство.
Но мы прошли аккредитацию, и более того — в Петербурге на тот момент мы были единственным вузом в области культуры, который прошел ее с первого раза, потому что я готовился к аттестации с первого дня работы. Я не могу вам сказать, что сегодня в академии всё идеально, есть рабочие моменты, хочется что-то улучшить, что-то, наоборот, сохранить и не трогать. Об этом я тоже сказал представителям Рособрнадзора — есть профессии, такие как музыкант, певец, артист балета, которым, что бы мы ни писали вам на бумаге о какой-то модернизации, продолжают учить по старинке, как это делали 300 лет назад. И никак иначе, потому что иначе просто не бывает, это не подлежит модернизации, потому что человеческий организм нельзя изменить.
Мышца созревает определенное количество времени, голос прорезается в определенном возрасте и у каждого человека по-своему в зависимости от генетических особенностей, результаты по этой причине тоже начинаются в разном возрасте, потому что мышца должна научиться извлекать этот звук, делать это движение и так далее.

— Сейчас много говорят о смене парадигмы восприятия информации молодым поколением, о клиповом мышлении. И вы, выступая в начале года в Совете Федерации, тоже затронули эту тему. Тем не менее вы не оставляете попыток образовывать своих учеников, организовывая им, к примеру, экскурсии в музеи. Это приносит какие-то результаты?

— В отношении многих из них — да. У нас все классы ходят в музеи. Свои классы я вожу сам, сам беседую с учениками, пытаюсь какими-то примерами, иногда шутками, иногда сарказмом, подтруниванием изменить что-то, но это очень сложно. Они читают литературу, но не усваивают ее. У них какой-то другой чип в голове, ничего не сделаешь с этим. Читают, но воспринимают по-другому, иначе, чем мы.

— Вы однажды сказали, что иногда балетные танцовщики не интересуются содержанием сказок, литературных произведений, которые лежат в основе балетов. Это действительно так?

— Это действительно так в 98 процентах случаев. Им неинтересно. Мало того, многие из тех, кто работает в театрах, вдруг видят, как мои ученики сидят и читают, говорят им — что вы его слушаете, зачем вы это делаете? Какой глупостью вы занимаетесь! Это балет, это другое, здесь прыгать надо. А то, что в прыжке заложена мысль, что прыжок — это средство выражения эмоций, подобным «специалистам» и в голову не приходит. А как это объяснить? В Советском Союзе во главе учреждений культуры всегда стоял художник очень большого калибра, который мог многим не нравиться, но который имел вес и имя. Когда в Советском Союзе упоминалось Вагановское училище, практически каждый человек мог как минимум назвать имена Константина Михайловича Сергеева и Наталии Михайловны Дудинской. А вот кого вы, например, помните из Московской государственной академии хореографии?

— Софью Николаевну Головкину…

— Как ни грустно, но, пожалуй, на ней всё и закончилось. К сожалению, Софья Николаевна с 2001 года уже не была ректором, а скончалась она в 2004 году. И вы потому и вспомнили ее, что она была ас. Софья Николаевна не была моим педагогом, но я ее настолько люблю и уважаю как директора, что когда я возглавил Академию Русского балета имени А.Я. Вагановой, я в полной мере оценил всё, что она делала, и понял, каким великим руководителем и великим педагогом она была. Воистину государственного мышления человек! К сожалению, в нынешнем мире руководителей такого уровня нет.

— Вы стали инициатором проведения конкурса балетных педагогов. Это довольно необычно, ведь мы привыкли к состязаниям и награждениям исполнителей. А как соревнуются педагоги?

— Получилось так, что у нас был юбилей одного из педагогов младших классов, я зашел в класс поздравить ее и подарить цветы. Она была так растрогана, что расплакалась. И выходя из класса, я подумал: как же это несправедливо, ведь у меня такое количество наград, но когда говорят обо мне, то всегда вспоминают только Петра Антоновича Пестова, которого я очень люблю, но ведь меня учили и другие люди. А вот о них мало кто знает и помнит, хотя я и рассказываю о них в интервью. Очень часто, когда награждают победивших в конкурсах учеников, упоминают только педагогов, обучавших их в старших классах. И я придумал конкурс для педагогов младших и средних классов, чьи ученики добились выдающихся результатов в учебном заведении, чтобы государство могло как-то отметить и их заслуги. Моя идея очень понравилась министру культуры РФ Владимиру Ростиславовичу Мединскому. Мы тут же организовали конкурс и провели его на Санкт-Петербургском международном культурном форуме. Чествование педагогов проходит в Эрмитажном театре всегда в очень торжественной атмосфере. Я считаю это очень важным. Дай Бог, чтобы этот конкурс стал всероссийским, чтобы подключались другие вузы разного профиля. Человек должен получать благодарность за то, что он сделал. Понимаете, я вырос в учительской, я сын педагога. Мне нужды людей этой профессии очень понятны. Теперь, когда я стал руководителем, я могу что-то исправить, поскольку у меня есть, пусть и небольшой, но рычажок власти. И я стараюсь использовать его для осуществления всего, что, с моей точки зрения, правильно и необходимо.

— В академии существует психолого-реабилитационная служба. Для чего и для кого она создана и насколько востребована?

— Сейчас такое удивительное время, когда психологи обязаны быть в каждом учебном заведении. Я не припомню, чтобы подобное имело место во время моей учебы в школе. Когда я лежал в реабилитационном центре по восстановлению коленного сустава, а было это во Франции, в г. Биарриц, то все психологи были поражены тем, что у меня нет депрессии. Я был такой счастливый, у меня появилось время гулять, читать, ходить по музеям, пусть даже и на костылях. Я приехал в центр с огромным количеством книг и дисков и за год, проведенный там, узнал столько нового! На Западе с детства приучают к тому, что необходимо поговорить и обсудить проблему с психологом. В России в качестве психолога традиционно выступали кухня, подруга, мама, тетя и так далее. Не надо забывать, что мы ратифицировали Болонскую систему, а в ее стандарте прописано обязательное наличие психолога в учебном заведении. Когда я был ребенком, высочайшим авторитетом для меня был мой педагог по классическому танцу. Специфика подобных учебных заведений еще и в том, что именно он для учеников самый важный, гораздо важнее, чем классный руководитель или любой другой учитель. Я часто говорю моим коллегам, которые ведут классический танец: вы формируете жизнь своих учеников навсегда, а потому вы и есть для них главные психологи.

— Однако на Западе с вами бы не согласились…

— Возможно, но у них нет классического балета. И не может быть, потому что балет — это дисциплина, строжайшая иерархия, муштра. Здесь не может быть сюсюканий. Представьте себе — чуть старше нас по году основания Парижская школа, которая неоднократно закрывалась, и потому всё же не имеет такого количества лет, как мы. Мы главнее, важнее и авторитетнее. Там по стандарту два дня выходных — суббота и воскресенье. А у нас один — воскресенье, и то это много. По большому счету для профессии это много. А во Франции при полном понимании нужд профессии они обязаны исполнять европейские законы и предоставлять два выходных дня — какое балетное образование там может быть? Если у нас обучение длится восемь лет, и так и должно быть, то там — всего пять. И я могу очень долго перечислять, какие предметы, нужные для профессии, там не изучаются вовсе. Они не понимают их важности. У них нет вузов, готовящих педагогов в нашей области, и их педагоги не знают методики, а потому не могут ее преподавать. И это, можно сказать, общемировая проблема — отсутствие понятия методики.

— Мы говорим о балетном образовании, чаще всего имея в виду обучение исполнительскому мастерству, балетной педагогике и т.д. А как в академии развивается наука?

— Например, мы изучаем методику наших предшественников. В последние годы мы изучали уроки Н.И. Тарасова, А.А. Писарева, А.М. Мессерера. Дело в том, что многое не было записано. Мы изучали их по записям моего педагога П.А. Пестова, сделанным им во время обучения. И уже позже он всю жизнь совершенствовался в профессии, ездил к кому-то на классы. Был очень дружен со своим учителем — выдающимся педагогом Ленинградского хореографического училища Александром Ивановичем Пушкиным, учениками которого были также Рудольф Нуреев и Михаил Барышников. П.А. Пестов часто приезжал к А.И. Пушкину в Ленинград, посещал классы и делал записи. Так получилось, что эти записи достались мне и моему однокласснику Илье Кузнецову. Мы их расшифровываем и публикуем, чтобы они стали достоянием общественности, чтобы коллеги могли пользоваться этим наследием. С этой же целью мы выпустили учебное пособие «Пять экзаменационных уроков классического танца П.А. Пестова». В академии ведутся и балетоведческие изыскания, у нас есть и концертмейстерская кафедра — а это совершенно другая профессия со своими правилами, на сегодняшний день очень востребованная.

— Был провал, когда концертмейстеры исчезли…

— Да, потому что старое поколение стало уходить и преподавать стало некому…

— Остаются ли у вас время и силы на педагогическую деятельность? И есть ли у вас сейчас желание этой деятельностью заниматься?

— Я очень много раз говорил, что если бы мне не делали столько гадостей внутри театра, когда я танцевал и когда стал там же преподавать, и если бы мне позволили работать спокойно, давали бы мне и моим ученикам спектакли, то я бы никогда из репетиционного зала не вышел. Мне вообще, кроме балета, ничего и никогда не было интересно. Я еще раз скажу, что совершенно не предполагал оказаться на этом посту. Должность ректора подразумевает большое количество управленческой работы, но поверьте мне — эта часть моей работы едва ли не самая легкая. Я преподаю все время без остановки с того самого дня, как я переступил порог академии. В течение трех лет я не брал классы, занимался только хозяйством. Посмотрите, в каком состоянии школа, и вы поймете, что редкий вуз может похвастаться подобным. А вот репетировал с учениками я постоянно, я не мог и не могу этого не делать, иначе я не поднял бы уровень образования, а образование — это самое главное в вузе. Три года назад получилось так, что одному педагогу нужно было по семейным обстоятельствам на год вперёд взять отпуск, а у меня был приказ не увеличивать штат. И мне пришлось написать в Министерство культуры РФ письмо с просьбой позволить мне работать в том числе и педагогом. Я взял класс, и только в конце прошлого года мне разрешили выписать себе премию за педагогическую работу. Если вы посмотрите документы, то увидите, что каждый месяц у меня репетиторской работы в четыре раза больше, чем у любого даже самого занятого педагога, но мне за это не платят ни копейки. К тому же, у меня очень много общественной работы, приходится часто ездить в Москву и регионы, потому что я обязан это делать. Скажу честно — после балета мне всё легко. Только бы танцевать не заставили (смеется). Всё остальное для меня — очень-очень легко. Вот танцевать сложно, а танцевать на таком уровне, как Майя Плисецкая, Светлана Захарова… и я — невероятно сложно. Вот это каторга! А уж со всем остальным после этого я справлюсь — поверьте мне.

Беседовала Евгения ЦВЕТКОВА

Пока номер готовился к печати, стало известно о том, что 23 мая Президент Российской Федерации В. В. Путин вручил ректору Академии Русского балета имени А.Я. Вагановой Н.М. Цискаридзе орден Дружбы. Редакция поздравляет Николая Максимовича с почетной государственной наградой!

Маскарад Туминаса, театр Вахтангова

Буду кратко, ибо сказать особо нечего
Постановка произвела тягостное впечатление, даже его Евгений Онегин относительно был терпим, но с Маскарадом режиссёр совсем что-то наворотил . Конечно это вИдение режиссера, но, если честно, я так и не поняла, зачем Арбенин (Е.Князев) отравил Нину (О. Немогай) мороженым. Какие-то вставки по ходу спектакля, снежный ком, пианино и т.д.
Арбенин своей интонацией и усталым голосом напоминал пушкинские строки «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей»
Зрители вокруг похоже тоже были не в особом восторге, кто-то пришедший с компанией обреченно произнёс - лучше бы мы бухать пошли. Честное слово, у меня было такое же настроение. Это можно не смотреть. В сети прочитала один отзыв. Впечатления совпадают. ))) Ссылка
На тубе есть запись спектакля. Я наверное на постановки этого режиссера больше не пойду.
Зал был полон, хотя после антракта немного поредел (понятно почему).
Баронессу Штраль играла Л. Вележева, Звездич - Л. Бичевин, Незнакомец - Ю. Шлыков
П.С. Перед началом спектакля перед зданием театра опять собралась кучка челов 5-6 обмотанная понятнокакими флагами с призывом бойкотировать спектакль. Один даже держал карикатуру на актера Гуськова, хотя тот и не играл в спектакле.