Владимир Кехман предложил оптимизировать театр
Один из самых эффективных театральных менеджеров, худрук сразу двух российских музыкальных театров — Новосибирского академического оперы и балета (НОВАТ) и Михайловского оперы и балета в Санкт-Петербурге — Владимир Кехман, действия которого часто сопровождают скандалы и возмущение общественности, уверен, что самый дорогой для государственного содержания театр — музыкальный — в условиях пандемии и тем более после нее в России выживет не везде.

Поэтому предложил свою систему спасения. Обозреватель «МК» поговорил с Владимиром Кехманом о несостоявшемся юбилее НОВАТа, о санитарных нормах в опере, Дирекции императорских театров, постсоветской оптимизации и финансовой подушке безопасности директорского корпуса.

— Владимир Абрамович, НОВАТу в мае исполнилось 75 лет. Президентский грант на юбилей, здание театра в немыслимой подсветке, готовили фантастический гала, который пришлось отменить. Чего люди не увидели?

— Люди не увидели великолепный гала-концерт с участием мировых звезд: Роберто Болле, Пласидо Доминго, Владимира Малахова, Дианы Вишневой и многих других наших друзей, которые должны были приехать в Новосибирск на юбилей театра 12 и 13 мая. Со всеми уже были подписаны контракты, а Вишневой, кстати, мы даже 30 процентов гонорара оплатили. И до сих пор непонятно, когда мы сможем отпраздновать 75-летие НОBATа. Как нет и четкого понимания, когда мы сможем открыться.

— Еще один юбилейный вопрос: световое оформление НОВАТа, которое раскритиковали в соцсетях, и даже господин Навальный почему-то озаботился не столько вопросом затраченных средств (412 миллионов рублей), сколько эстетической стороной.

— Пока еще нет никакого светового оформления НОВАТа. На сегодняшний день установлены все приборы, полностью протестирована вся система, итальянский дизайнер и русские видеохудожники пишут программу, которую, конечно, мы готовили к 12 мая, но, когда ввели карантин в Италии, вся работа была остановлена. С 11 мая, когда там карантин сняли, процесс продолжился в Италии и в России.

Более того, в связи с тем, что эта система уникальная, мы хотим провести конкурс среди молодых художников и дизайнеров. Они получат возможность проявить себя, создать видеоконтент. Но только после того, как система будет полностью запущена. Еще раз повторяю, это уникальный проект, ему нет равных в России. А все, что касается критики со стороны этого персонажа… Я с ним не знаком, но для меня отец лжи — дьявол.

— Положение, в котором оказались все учреждения культуры, тяжелое. Но для музыкального театра как самого дорогого вида искусства с самым долгосрочным планированием — это вообще катастрофа. Вы, руководитель сразу двух музыкальных театров, как оцениваете ситуацию?

— Я оцениваю ее как полное изменение принципов существования музыкального театра как такового в будущем. Все, что касается двух главных театров страны, Большого и Мариинского, мне понятно — они, как национальное достояние, были, есть и будут.

— Но даже у их руководителей настроение кислое. Так, еще в начале карантина гендиректор Большого Владимир Урин в своем интервью газете «Коммерсантъ» предрек Большому театру чуть ли не закрытие. Это эмоция? Растерянность?

— Не хочу даже это комментировать. Более того, я написал Владимиру Георгиевичу смс, спросил, зачем он вообще дал это интервью. Ничего и никогда с Большим театром произойти не может: Большой есть Большой. И надо отдать должное Гергиеву, он из Мариинского сделал такой же по репутации и значимости коллектив. Поэтому за эти два театра переживать не нужно. Независимо от того, работают они или нет — простой им будет компенсирован, как, впрочем, получат компенсацию и другие государственные музыкальные театры (мы говорим только о них). Но разница в суммах будет существенная: например, у НОВАТа с Большим разница в 22 раза.

— А конкретнее?

— Новосибирский театр получит 18 миллионов рублей за три месяца, а Большой более 400 миллионов. Я считаю, что при такой колоссальной диспропорции мы находимся в более тяжелом положении по сравнению с Москвой. И это при условии, что у нас в НОBATe средняя зарплата — 67 тысяч. В Большом театре работает 3200 человек, а у нас — 885. Несопоставимые компенсации.

— Такая диспропорция в финансировании, с одной стороны, понятна, но, с другой, может поставить региональные музыкальные театры на грань закрытия.

— А вот здесь, как мне кажется, уже должно быть принято решение на уровне правительства.

— О каком решении вы говорите?

— Если действительно вакцина будет создана нескоро, то тогда посещение балетных или оперных спектаклей при соблюдении в Европе санитарных норм, которые могут быть введены в условиях пандемии, станет чуть ли не экзотикой, театры не смогут зарабатывать, как прежде. Скажем, в зал на полторы тысячи зрителей пускать можно будет только пятьсот. Вот знаменитый концертный зал Вены «Мюзик Ферайн» сейчас рассматривает возможность начала работы: при вместимости 1800 человек собираются продавать 400 билетов, то есть один зритель минус три места. А это концертный зал с большим пространством, и оркестр сидит не в яме, а на сцене. А в НОВАТе в зале, рассчитанном на полторы тысячи мест, когда на сцене одновременно может быть до 300 человек: оркестр — 85, хор — 80, миманс до 50, а в опере «Князь Игорь», например, еще и балет, будет всего 300 зрителей?

При такой, скажем, пандемически-санитарной постановке дела просто невозможно будет сохранить то количество музыкальных театров, которое существует в России. И уже понятно, что вернуться к финансовой ситуации, которая была до, тоже невозможно. До пандемии доход вне бюджета в Новосибирске по плану за год должен был составить 500 миллионов рублей — с этих доходов мы доплачивали артистам достаточно большие суммы.

Теперь, если в зале публики будет в три раза меньше, мы вернемся на пять лет назад. Когда я только пришел в театр, доход составлял 115 миллионов рублей, а средняя зарплата артистов была в районе 30 тысяч, у технических работников — в пределах 7–13 тысяч. Да что в Новосибирске, в Петербурге, в Михайловском театре, когда я туда пришел в 2007-м, музыкант оркестра получал 11 тысяч. Мы, конечно, можем вернуться в те времена, но мне кажется, что это путь в никуда.

— Вы — Кехман, эффективный креативный управленец, работой в двух крупных театрах России доказавший свою состоятельность и который из самой сложной ситуации может найти выход. Сегодня у вас есть решение, как сохранить музыкальные театры? Какие шаги надо предпринять?

— Чтобы принять разумное решение, для начала надо понять, можем ли мы позволить себе в нынешних условиях такую роскошь — в каждом большом городе содержать собственную труппу в музыкальном театре.

— Разве это плохо, когда в крупных городах работает своя оперная или балетная труппа? Это престиж региона и города, уровень их культуры.

— Это хорошо звучит, но сейчас невозможно иметь достойное качество у такого количества коллективов по всей стране. Безусловно, в регионах есть лидеры, законодатели моды — оперные театры в Екатеринбурге, Перми и Новосибирске. Чтобы эффективно использовать здания театров в каждом городе, нужно создать единую межрегиональную дирекцию. Артисты переходят в ведение этой дирекции и переезжают из города в город. То есть театр остается в регионе как площадка, а формы существования творческого коллектива радикально меняются.
Не так много музыкальных театров, которые могли бы похвастаться выдающимся качеством. Поэтому мы могли бы в нынешней ситуации каким-то образом правильно распределить ресурсы, чтобы максимально сохранить качество постановок. А если и дальше размазывать, как сейчас, финансовую поддержку по всем театрам, то это приведет только к одному — потере качества продукции.
Интендант оперы в Париже господин Лисснер сказал в интервью Figaro: «Мы никогда не будем работать в Парижской опере в том виде, в котором нам предлагают. Потому что мы не сможем дать зрителю качество нашего уровня».
— Что вы имеете в виду под словом «оптимизация», от которого россиян бросает в дрожь? Образование и медицину дооптимизировали до того, что профессии врачей и особенно учителей стали неуважаемыми. И как оптимизировать Новосибирский (федерального подчинения) и Пермский театр (регионального подчинения)? По какому принципу?
— У этих театров, по большому счету, все будет хорошо. Другой вопрос — будущее театров в Астрахани, Воронеже, Самаре, Нижнем Новгороде…
— Их закрыть, по-вашему, или…?
— Повторяю, не надо ничего закрывать. Вопрос в следующем: исходя из той перспективы, которую теоретически предлагает Роспотребнадзор, стоит подумать, надо ли в каждом театре иметь собственную оперную, балетную труппу. Так работают многие театры в мире: одни имеют собственную труппу, а другие — только здание, которое принимает разные коллективы. Это, например, театр «Шатле» в Париже, Линкольн-центр в Нью-Йорке. В Метрополитен-опера балетный сезон проводит компания ABT. В России до революции прекрасно работала знаменитая дирекция Императорских театров, и система, о которой я говорю, давно придумана.

— Насколько она может подходить современной системе театров и как может функционировать?

— Может быть такая система: в России две дирекции — одна федеральная, другая межрегиональная, и в подчинении обеих находится определенное количество театров. В идеале в крупном городе есть театральное здание, есть собственный технический персонал и минимальный коллектив, который обеспечивает выступление на этой площадке любой российской труппы. Это можно сделать постепенно, разработав гастрольный план. Я считаю, перейти театрам в такой формат существования было бы выгодно с точки зрения здравого смысла, но хорошо бы еще с точки зрения законодательной. Сейчас будут пустые самолеты, пустые поезда, приемлемые цены на билеты. Любая сильная труппа с хорошей школой может ездить и показывать свои спектакли. А театры у нас сократить невозможно — здания останутся.
— Кто будут судьи — какие театры оптимизировать, а какие оставить? Ведь их около 30 по стране (плюс-минус): одни — федерального подчинения (их меньшинство), другие — регионального или даже муниципального. С точки зрения экономики у них разные «карманы».
— Это произойдет естественным образом. Не буду говорить о конкретных регионах, есть несколько губернаторов, которые с огромным удовольствием, если им предложить такую оптимизацию, согласятся.
— Наверное, найдутся и такие, которые с радостью оптимизируют не только музыкальные, но и все учреждения культуры в своих губерниях.
— Это не так. Просто музыкальный театр — это очень дорогое удовольствие.
— Я как всегда — за обиженных. Просто представляю, как город гордится своим музыкальным театром, а его — хлоп, и слили. Артисты ходили на работу, репетировали, а теперь что?
— Он может продолжать гордиться, но только там выступать будет не собственная труппа, а та, которая будет к ним приезжать. Их артисты станут частью этого коллектива. Невозможно взять и выгнать людей на улицу. Надо реально смотреть на происходящее: невозможно будет жить всем, в том числе и музыкальным театрам, как прежде. Например, у меня в Михайловском в балетной труппе, где достаточное количество пенсионеров, которые приходят на класс, делают «физкультуру», получают свои 34 тысячи, и мы их никоим образом не можем уволить. Или в оперной труппе, когда я пришел, было 53 солиста, но из них реально могли петь 11. Сейчас осталось 43, из которых 5 не могут петь.
— Это вы так считаете?
— Это музыкальный руководитель Александр Ведерников так считает, их невозможно поставить в спектакль. Да, балласт, и в каждом театре таких от 10 до 30 процентов. А есть театры, где «Баядерку» или «Лебединое озеро» в кордебалете танцуют 16 балерин вместо 32. Такие коллективы тоже существуют. Ситуация очень разная везде, но оптимизация не будет жесткой, как может показаться. Скорее, это перераспределение ресурса — и финансового, и человеческого. Я два раза делал это — в Михайловском и в Новосибирском театрах. Все воспринималось достаточно спокойно, единственный сотрудник, которого я в Новосибирске увольнял полтора или два года, была жена бывшего директора — она работала пресс-секретарем. А все остальное — творческий процесс.
— Вот интересно, Владимир Абрамович, как ваши коллеги отнесутся к такому предложению?
— Все мои коллеги будут категорически против. Но когда такой колоссальный разрыв в финансировании, театрам конкурировать с большими и главными в стране невозможно. Поэтому ситуация простая: если мы хотим поднять качество региональных театров, мы идем этим путем. Если не хотим, оставляем в региональных театрах все как есть, и тогда каждый будет выживать как может.
— Вы точно уверены, что ни один из ваших коллег вас не поддержит?
— Ни один.
— Значит, Кехман — опять один в поле воин?
— Я ни с кем не воюю. Я считаю, что это работа, очень тяжелая и ответственная. Но зачем она кому-то нужна, если все у всех и так хорошо. Директора получают зарплату в 300–500 тысяч рублей и будут получать и дальше. Скажем, в Советском Союзе руководитель Кировского театра имел зарплату 1200 рублей в месяц, а к ней шли премии, гастроли, надбавки за звания. Тогда это были серьезные деньги. Полторы тысячи рублей тогда и 500 тысяч теперь — это несопоставимые вещи, квартира тогда стоила 4 тысячи рублей. Любой танцовщик, музыкант, работавший в Михайловском театре до 1992 года, приезжая с месячных гастролей из Японии, мог себе купить квартиру. Но это к слову о спокойной жизни.
— Музыкальный театр, единственный из всех, кто занимается долгосрочным планированием: на 3–5 лет вперед заключаются контракты с постановщиками, особенно с зарубежными. А сейчас, когда никто не знает, что будет, как можно что-то планировать?
— В нашем случае, в отношении НОВАТа и Михайловского театра, вообще ничего не меняется. У нас очень сильные свои собственные музыкальные руководители, и их база — наши театры. Нам никто не нужен — ни приглашенные с Запада режиссеры, ни дирижеры. Мы ориентированы на зрителя, а не на критика. Кому нужны международные проекты, те сейчас действительно находятся в сложном положении. Хотя на сегодняшний день есть вероятность того, что и оперные звезды, и агенты опустятся на землю с неба, и многие российские певцы, так востребованные на Западе, смогут у нас побольше попеть, но за другие деньги.
— Как, по-вашему, будет решаться вопрос гонораров в мировых оперных театрах?
— В 2019 году я потерял 13 танцовщиков, которые из НОВАТа ушли в театры Москвы, Петербурга и Европы. У нас очень востребованные артисты, за которыми стоит сильная школа.
— Но это было до «войны», когда статусные певцы или танцовщики могли диктовать любые условия. Но ситуация очень повлияла на рынок труда, в том числе оперный и балетный. Кого-то где-то разве теперь ждут при своих-то безработных? Насколько вообще этично в сложившейся ситуации диктовать? Понимаю наивность этого вопроса.
— К сожалению, слово «аморально» применять к артистам просто невозможно — они думают только о себе. И если не закроют все границы, они будут принимать решения в пользу своей выгоды. Меня давно Юрий Хатуевич Темирканов научил: если хочешь остаться в этой профессии, никогда не жди благодарности. А что будет в мире, я не знаю. Во всем мире не так много театров, а у нас очень хорошие кадры, которых примут, и не важно, откуда они — из Новосибирска или Петербурга. В нашей балетной школе в Новосибирске почти 50 процентов китайцев учатся. Уровень образования и мастерства у нас очень высокий в балете. Меня в этой ситуации волнует только публика: как только в музыкальном театре исчезает качество, тут же теряешь публику.
— Вы готовы возглавить такую дирекцию, если вас услышат наверху и она будет создана?
— Конечно, создать готов. Тем более что в 2021-м у меня заканчиваются все ограничения. И если мне дадут такое право, я берусь часть региональных театров убедить в преимуществах такой системы. Нужно только право и деньги.
— Не боитесь пострадать за свою реформаторскую деятельность?
— Ну… значит, на этом закончится вся моя театральная деятельность.
Марина Райкина, “МК”