В минувшую пятницу в Большом театре показали знаменитый спектакль Льва Додина по самой мистической опере Чайковского.

Столь нервной премьеры история Большого, пожалуй, не помнит. Генеральную репетицию отменили по настоянию режиссера: против всех правил оперного театра он работал лишь с единственным составом исполнителей, а ключевой артист – Владимир Галузин-Герман, заболел. Так что быть премьере или нет, решилось за несколько часов до спектакля.

Хотя назвать данный спектакль премьерой, по сути, затруднительно. Эта постановка Львом Додиным была сделана в 1998 году для Парижской национальной оперы, потом продублирована на сцене Нидерландской оперы в Амстердаме и на фестивале «Флорентийский музыкальный май». Спустя 18 лет она появилась в Большом. И что удивительно, без какой-либо попытки придать спектаклю новый жизненный импульс, что-то переосмыслить или найти иные эмоционально-психологические акценты. Но, похоже, мэтр режиссуры относится к своим спектаклям, как музейному собранию и устраивает своего рода спиритический сеанс былых успехов.

Однако такой неудачи Большой театр не знал давно. Первая и главная жертва представления – музыка Чайковского, к 175-летию которого и вымучили эту ретро-премьеру. Каноническое либретто оперы исковеркано неуклюжими вставками и переписками, что звучат поперек музыке. А состав певцов, кажется, подбирался, по принципу: чем хуже – тем лучше. Живущая в Берлине сопрано Эвелина Добрачёва в роли Лизы старательно и в интонациях, и манерах пыталась копировать Галину Вишневскую, но тщетно. Она запомнилась лишь перманентно резким и фальшивым звучанием.

Яндекс.Директ

Опера Пиковая Дама. Заказ билетов
27.02 - 05.03 Большой театр. Опера Пиковая Дама. Заказ и доставка билетов18+
ebilet.ruАдрес и телефон

Интернет-магазин одежды bonprix
Модная одежда из немецкого каталога почтой! Закажите онлайн и примерьте!
bonprix.ru
Другие приглашенные солисты также уверено ставили антирекорды. Особенно старались баритоны – Александр Касьянов (граф Томский) ловил одного «петуха» за другим, а украинец Станислав Куфлюк, работающий в провинциальных польских театрах, солидарно с коллегой не блистал вокалом и из своего князя Елецкого сотворил убогий шарж.

За Большой театр стыдно и обидно. Зачем, спрашивается, приглашать третьесортных певцов, тратить на них не малые деньги, кстати, бюджетные. Тем более, что сегодня в театре, например, есть прекрасные лирические баритоны, которые способны своим исполнением украсить любой спектакль.
В рамках вокальных приличий держались Агунда Кулаева (Полина) и солистка Мариинского театра Лариса Дядькова, хотя ее Графине не хватало инфернальности образа и сакральных красок голоса. И все ансамбли в сложной двухъярусной декорации легендарного сценографа Давида Боровского разваливались, будто разухабистое пение в караоке. При этом дирижер Михаил Юровский, кажется, не стремился предпринять какие-нибудь меры к спасению музыки Чайковского, а спокойно, почти безразлично отбыл спектакль за дирижерским пультом оркестра, как часовой на посту.

Единственный артефакт это спектакля – Герман Владимира Галузина. Он, естественно, не вписывается в то, что происходит вокруг него на сцене и не со всеми вокальными задачами может справиться. Но он всей своей сутью чувствует музыку Чайковского и являет магнетический фигуру. Хотя волей режиссера его образ лишен драматического развития, так как Герман безумен от самого начала и до конца. И если у Чайковского безумие было метафорой высшей степени влюбленности и испепеляющей страсти, то у Льва Додина – просто диагноз, давно ставший трюизмом современного театра. Но Владимир Галузин уходит от пушкинского героя к гоголевскому образу маленького человека, потерявшегося в своей шинели. И его работа вызывает восторг.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Лев Додин, театральный режиссер:

“Мы пытаемся рассматривать «Пиковую даму» как историю болезни – не столько клинической, сколько психологической, точнее метафизической, потому что страсть, разрывающая человека, – это страсть выиграть жизнь в один момент, одним ударом. Но это иллюзия, которая преследует всех нас и которой, мне кажется, подвержен весь мир. Никто не хочет процесса, все хотят результата. А это, к сожалению, почти всегда ведет к самоуничтожению, потому что выиграть жизнь нельзя… Авторы – в отличие от нас – очень хорошо понимали, что они пишут.”

Мария Бабалова, “Вечерняя Москва”

Лев Додин поставил «Пиковую даму» в Большом театре

Премьера «Пиковой дамы» в Большом театре — одно из самых заметных событий сезона: выдающийся Лев Додин в качестве режиссера, не менее выдающийся Михаил Юровский в качестве дирижера, столь же выдающийся Давид Боровский в качестве сценографа и, наконец, историческая сцена, по поводу которой руководство театра манифестировало верность традиции. Однако зрителей, пришедших на «Пиковую» в расчете увидеть спектакль в классическом стиле, ждал сюрприз: Додин пересочинил сюжет оперы Чайковского на свой лад и, видимо, таким образом отомстил Петру Ильичу за то, что тот в свое время «пересочинил» сюжет Пушкина.

Лев Додин поставил «Пиковую даму» в Большом театре Фото предоставлено пресс-службой Большого театра
Опера для Додина не в новинку: в Европе он ставил «Электру» Рихарда Штрауса, «Леди Макбет Мценского уезда» Шостаковича. Да и эта «Пиковая дама» не новая постановка, а перенос амстердамского спектакля 1998 года. Но сколько бы драматический режиссер ни практиковался в оперном жанре, его дистанцированность от музыки очевидна и режет слух. Похоже, что при постановке «Пиковой» Додин руководствовался тем же мотивом, который двигал Мейерхольдом в 1935 году: «Я хочу вернуть Чайковскому Пушкина». Только вот вопрос: хотел ли этого Чайковский?! И если композитор сам написавший либретто «Пиковой дамы», сознательно удалился от Пушкина, радикально поменяв сюжет, характеры персонажей, стиль повествования и создал свое собственное гениальное произведение, драматургия которого по праву считается шедевральной, то зачем режиссеру Додину, вряд ли когда-либо сдававшему экзамен по чтению партитур, взламывать эту драматургию и навязывать певцам психологические мотивации, которых нет в тексте?

Режиссура Додина выстроена по принципу «К нам едет Хлестаков». Действие начинается с конца и разворачивается... в Обуховской больнице, в которую пушкинский Германн с двумя «н» (но вовсе не оперный Герман с одним «н») попадает в финале повести. На сцене — койка в психбольнице, на ней растрепанно-лысоватый, неряшливый и довольно отвратительный Герман (Владимир Галузин). Вокруг — санитары и сумасшедшие, двигающиеся по сцене, как зомби в фильмах типа «Ночь живых мертвецов». Все события оперы — то ли воспоминания, то ли бред Германа. Персонажи появляются на стене, поют свои арии в абсолютно статичных мизансценах. Их внимательно слушают психи, почесываясь и подергиваясь (звездный час артистов миманса!). И потому кажется, что певцы приехали в богоугодное заведение с шефским концертом. Сведя сюжет к тотальному флешбэку, Додин лишил повествование движения, сиюминутности происходящего, искренности и эмоциональной естественности. Артисты запутались, не понимая, что они играют: несоответствие музыкальной и драматической задачи породило когнитивный диссонанс. Талантливая певица Эвелина Добрачева (Лиза), вынужденная существовать во всех сценах оперы возле больничной койки, растеряла естественность и очарование этого трогательного образа. Она истерит, кричит, как бы страдает. И все это фальшиво, потому что сюжет уже завершился не начавшись.

Легко представить, какая «прелестная» пастораль «Искренность пастушки» была сыграна в сумасшедшем доме силами психически больных. Ужасное раздражение вызвали переписанные слова либретто. Например, хрестоматийно известную реплику Лизы «уж полночь близится, а Германа все нет...» зачем-то исправили на «часы проносятся, что ждет меня теперь?». А в пасторали Герман–Галузин (именно он играет Миловзора в больничной самодеятельности) поет: «Мой миленький дружок, прелестный пастушок... ах, не пришлА плясать». Вот так вот, в женском роде. Вопреки грамматике, но реализму для. В напряженнейшей (у Чайковского) сцене явления призрака Графини (Лариса Дядькова — единственная из всех исполнителей, которой удается сопротивляться режиссерскому произволу) эта самая Графиня приходит к Герману в виде врача, проверяющего пульс больного. Слова «тройка, семерка, туз» она произносит, держа Галузина за запястье. И тут уже становится просто скучно от примитивности, банальности и унылого однообразия режиссерской фантазии.

Трудно говорить о работе дирижера при всем уважении к маэстро Юровскому. Тот диссонанс режиссуры и музыки, который помешал певцам, помешал и оркестру. Было много громких мест, преувеличенных крещендо и диминуэндо, которые были призваны обеспечить «драматизм». Но он остался чисто внешним. Да еще мешала фальшь в неожиданных местах — например, в дуэте «Уж вечер», который, кажется, могут дети в ДМШ спеть чисто. Удивило то, что Станислав Куфлюк (Елецкий) не попал в тональность в начале арии. Вызвали досаду ритмические несовпадения хора с оркестром. Впрочем, до того ли было хору? Поди подергайся в рассеянном склерозе — тут уж не до ритмической точности...

Екатерина Кретова

Заголовок в газете: Шефский концерт в психбольнице