Николай Максимович, в интервью 2006 года вы говорили, мол, "никогда не пойду работать управленцем", лучше уж в метро смотреть, чтобы люди по эскалатору не бежали. Почему теперь согласились на административную должность?

Николай Цискаридзе: А я не работаю управленцем. Эта должность включает в себя и хозяйственные дела, но я в них не просто понимаю - я понимаю лучше, чем кто либо, потому что они связаны с творчеством. От "начинки" репетиционного зала зависит качество работы, от состояния лестницы - здоровье учеников и педагогов. Вот я на днях занимался тем, что обмерял все лестницы. У нас семь этажей, и дети носятся по ступенькам в носках или легкой балетной обуви: кто-то опаздывает с одного урока на другой. Недавно студентка упала и сломала ногу. Мы считали, сколько нам надо потратить денег, чтобы везде постелить ковры.

Подобным я занимался и в Большом театре. Если вы поинтересуетесь, вам скажут, что ни пуанты девочкам не выдавали без того, чтобы вмешался Цискаридзе, ни батарейки в часах не меняли, ни лампочки. Пол, который лежит в репетиционных залах, техника - видеомагнитофоны, аудиоаппаратура - всем этим занимался я, причем на общественных началах. Составлял бумаги, ходил, пробивал. Потому что я все время добивался того, чтобы работать было комфортно. И все знали, что если нужное не будет сделано, то через 20 минут я приду, и буду разговаривать серьезно, а потом еще серьезнее.

А это как?

Николай Цискаридзе: Я всегда добивался своего, я умею это делать. На работе - я часто повторяю эту фразу - не существует мужчин и женщин, есть должности - меня так воспитали. В 10 лет я попал к педагогам, которые готовили нас к серьезной жизни и объясняли нам, что иерархия в нашей профессии очень важна, что мы не имеем права сдвинуться с места, если нам не разрешили. Мы не имели права открыть рот, и при моей достаточно темпераментной, эмоциональной натуре я ни разу в репетиционном зале не вступил в дискуссию с педагогом. Если не нравилось, я просто уходил. Но не спорил. И если надо было сделать три шага, потом прыгнуть, а потом кукарекнуть - я это делал, потому что это воля балетмейстера. И по-другому не было никогда - я идеальный исполнитель. Но когда пытались "наехать" на мое местоположение, этого я не допускал.

Тогда вы просто уникальное сочетание талантов, потому что в моем понимании идеальное подчинение не предполагает умения принимать решения.

Николай Цискаридзе: Если вы не умеете принимать собственные решения, вы никогда не научитесь уважать чужие. А потом я же не слепо выполнял чужую волю, я понимал, зачем я это делаю.

Насколько вы удовлетворены зданием, которое получили?

Николай Цискаридзе: После проверки мы уже будем знать точно, где серьезные нарушения, где очень серьезные, а где очень-очень серьезные. Все это есть, и в большом количестве, но что бы я не сказал, какую бы проблему не назвал, получается, что я ругаю предыдущих руководителей.

Предварительно могу вам рассказать про очень важную вещь, которая меня с первой секунды расстроила. Оказалось, что в репетиционных залах нет никакой современной аппаратуры. На уроке две худенькие девочки держат на весу большой магнитофон, потому что когда другие прыгают, диск подпрыгивает и трек перескакивает. Каменный век как будто! Я поделился ситуацией с некоторыми моими друзьями и сказал, что необходимо хотя бы шесть больших репетиционных залов начинить хорошей аппаратурой. И мне подарили деньги, то есть дар был сделан Академии русского балета - но из-за меня.

Еще в Академии не было тренажерного зала. Ни шведских стенок, ни гирь, никаких тренажеров - ни-че-го. Сейчас мы тоже начали все это закупать и ставить, уже работает один тренажерный зал. Ну и осталась проблема с лестницами - на нее мне нужно где-то найти четыре миллиона.

Все это - первое, что я увидел. Я не то что не копал, это сразу бросается в глаза - почему этого нет?

Академия имени Вагановой - классическая школа. Но мировые звезды, которые к нам приезжают, все чаще показывают "вариации на тему", отступления от классики, элементы или даже целые спектакли в стиле "современного танца". Вы как ректор в перспективе рассматриваете такую модернизацию образовательной программы?

Николай Цискаридзе: Наша Библия - книга Агриппины Яковлевны Вагановой. Ей пришлось написать свой труд, когда от нее потребовали представить документы, чему именно и как учат балету. На основе этого регулярно создаются нормативы: программы по классам, сколько часов, какие элементы надо изучить. А мы как государственное учебное заведение не имеем права отступать от образовательных стандартов, разработанных министерством образования и министерством культуры.

А как же современный танец Эйфмана?

Николай Цискаридзе: Борис Яковлевич все время подчеркивает, что это эксперимент. Никакого отношения к такому образованию, которое дает вагановская или московская академии, его школа пока не имеет.

То есть вы пока экспериментировать не намерены?

Николай Цискаридзе: Мы поэкспериментировали триста лет назад и доказали, что это эффективно. Или вам не нравится "Лебединое озеро" и "Спящая красавица"? А для того, чтобы исполнять эти спектакли, вы не можете учиться по-другому. Если завтра нам скажут, что "Лебединое озеро" отменяется навсегда, нам придется учить детей как-то по-новому. Но пока классический балет востребован, а классическое образование - самое сложное, самое дорогое и самое затратное по времени, кто бы что ни говорил.

Но хотя бы в масштабах Петербурга вы можете обеспечить преемственность классической школы танца, удовлетворить кадровые потребности театров?

Николай Цискаридзе: Мы федеральное образовательное учреждение, а не городское. Но у нас демократия, господа. У нас не только свобода слова, но и свобода выбора. Нашим выпускникам, как правило, уже больше 18 лет, и они имеют не только паспорт, но и право голоса. Человек выбирает сам, куда ему идти, и мы не можем ему запретить.

А как вы относитесь к предложениям возродить систему государственного распределения?

Николай Цискаридзе: Вероятно, нужно не заставлять идти в тот или иной театр - это будет все-таки насилием над личностью, но поставить выпускникам условие отработать определенный срок на территории российского государства, за счет которого они получили образование. Ведь очень многие берут вещи и уезжают сразу, потому что русские артисты - самые востребованные в мире. Однако "привязывать", как раньше - это немножко напоминает крепостное право.

Что теперь будет с вашей карьерой как танцовщика и как педагога?

Николай Цискаридзе: Я обожаю балет. Но танцевать классику я больше не хочу, и эту планку я поставил для себя сам. Поймите, мое амплуа всегда было главный персонаж - всегда молодой, всегда в центре, крутящийся и прыгающий. И для меня старый принц - это неправильно.

Однажды я слушал интервью с одной из блистательнейших наших актрис, Ольгой Яковлевой, музой Эфроса. Ей задали вопрос о роли, которую она хотела, но не сыграла, и Яковлева призналась, что это Раневская из "Вишневого сада". А на слова, что ей стоит только заикнуться о своем желании, сказала очень важную вещь о том, что Раневская - женщина детородного возраста, а у нее в организме идут уже совсем другие процессы, она опоздала. Я слушал ее и вспоминал слова своего педагога о том, что двадцать лет на сцене - это предел. Мне тогда было 17 лет, но чем старше я становился, тем больше понимал, что он прав. Меня так одарила природа, что я смогу танцевать и в 70, но - не надо.

В одной из последних "Жизелей" - а это спектакль, который я станцевал, наверное, тысячи раз - я к двери возлюбленной уже не побежал, а пошел, потому что музыки было много и силы можно было поберечь… И понял: все. Альберт должен лететь изо всех сил, а у меня этот эмоциональный градус уже ушел.

Одна из самых страшных рецензий, которые я читал, была помещена в одной из петербургских газет XIX века. "Госпожа N в балете "Спящая красавица" исполнила роль феи М. Зачем?" И одно слово похоронило ее в этой роли.

Вы, наверное, единственный артист, который не цепляется за главные роли, говорит, что готов уйти со сцены - и уходит.

Николай Цискаридзе: Галина Уланова покорила Лондон в 47 лет, танцуя Джульетту, а потом рассказывала мне сама, чего ей это стоило. Поверьте, если я выскочу на сцену, я и сейчас буду лучше многих молодых. Но мне самому для себя внутренне не хочется.

А потом, вокруг Улановой весь состав был соответствующего возраста, то есть все они играли в юность. А сейчас за этим никто не следит, и мать Жизели подчас в два раза младше самой Жизели. Эта важная художественная составляющая из театров давно ушла. Но слава богу, это не моя проблема, и о ней я думать не хочу.

Очень многие мои коллеги, становясь педагогами, никак не могут понять, что они уже не артисты. Они завидуют своим ученикам, у них постоянные истерики. Я знаю очень многих таких людей, и мне их искренне жаль. Моя мама мне очень правильно объяснила: уборщица главнее в театре, чем артист, потому что если она не помоет сцену, будет заметнее, чем если заменят исполнителя. То же самое объясняли мои педагоги. Запомни, говорили они мне, эта профессия прекрасна, она самая лучшая, но у нее есть лимит времени.

Собираетесь ли вы сами преподавать в Академии Вагановой?

Николай Цискаридзе: Сейчас середина года, и все мои педагогические задатки реализовываются на репетициях. Идет подготовка к премьере "Щелкунчика", потом мы будем готовить выпускные концерты, еще есть концерты в Эрмитажном театре. Но брать класс в середине года - это неправильно. Может быть, я решусь на это, но не знаю, смогу ли сочетать, потому что детям недодавать время нельзя. То есть смогу, конечно, но это будет сложнее. Так что думать об этом я буду весной, когда увижу, что вообще происходит и на каком мы свете с педагогами.

Вы знали о том, что Алтынай Асылмуратова уходит?

Николай Цискаридзе: Нет. Ходили слухи, но их было так много за последнее время, что я уже не верил ни во что. Договор с ней был подписан 29 октября, то есть Алтынай была первая, кому я предложил остаться, и она согласилась. Потом она вроде бы взяла больничный, и я не видел Алтынай больше двух недель, а если звонил, она трубку не снимала.

Я не подписывал ее заявление об увольнении и не подпишу. Но по закону спустя две недели с момента подачи документа решение вступает в силу. В общем, ситуация обидная, сложная, но в целом понятная.

На работе Академии смена художественного руководителя скажется?

Николай Цискаридзе: Я испытал шок, когда умерла Галина Сергеевна Уланова. Шел по коридору, подошел к расписанию и понял, что больше я не увижу здесь ее фамилии. Потом точно так же исчезли фамилии Семеновой, Максимовой - а этот корабль как плыл, так и продолжает плыть. Из стен этого великого учебного заведения исчезли потихоньку Петипа, Иогансон, Чекетти, Ваганова, Ширипина, Тюнтина, Сергеев - и так далее. Если нас вспомнят через 20 лет, как Ваганову, Мей или Дудинскую - значит, все удалось. Время покажет. Время все решит.