Чародей танца Вахтанг Чабукиани.
Непарадные воспоминания дочери Марии Бауэр.
29 февраля, которого в следующем году не будет, ему бы исполнилось 95 лет
Передо мной - групповая фотография . На ней — часть балетной труппы Тбилисского театра оперы и балета - все молодые, красивые и почти всех уже нет в живых - ведь снимку, по меньшей мере, шестьдесят лет.
В первом ряду, почти с краю, сидит мужчина в светло-сером костюме с тремя лауреатскими значками на лацкане пиджака. Рядом с ним - моя круто золотоволосая мама с ослепительной улыбкой и все солисты грузинского балета.
Мужчина сидит как-то удивительно свободно и красиво, и чувствуется, что на этом снимке он – главный. В мире искусства нет человека, который бы не знал этого имени. О нем написаны книги, его танец запечатлен на пленке. В воспоминаниях самых знаменитых танцоров и балерин (особенно балерин!) ему посвящены целые главы. В свое время это словосочетание - Вахтанг Чабукиани - вызывало восхищенно-уважительное “О-о!” даже у людей, совершенно далеких от искусства. В мемуарах и статьях его называли “богом танца”, “горным орлом”, “бриллиантом”, “чудом природы”, “царем воздуха”... Как только его не называли!..
...Я всю свою жизнь называла его дядей Вахтангом, а мама (известная балерина, н.а.СССР Мария Бауэр)- Вахтанчиком. Мама - потому что вместе с ним росла и училась еще в студии Перинни, я - потому что была мамина дочка, для которой все мамины друзья и коллеги были “дядями” и “тетями”.
“Вахтанчик” вырос в многодетной семье и был худеньким, слабым и узкоплечим ребенком. Попав в школу Перини, он, как рассказывала мама, стал “делать себе фигуру” — гантели, штанга, гимнастика, силовые упражнения — ведь мужчине-танцовщику требовалась незаурядная физическая сила для поддержки балерины. Помню, как мама смеялась, рассказывая, что после летнего отдыха постоянная партнерша Вахтанга Михайловича, Верочка Цигнадзе, хрупкая до невесомости, с ужасом ждала первой репетиции, и нередко, подхватив Веру на поддержку, Вахтанг Михайлович сердито и бесцеремонно скидывал ее со словами: “Срочно худеть!” И она - срочно худела. Уже на моей памяти, когда в Тбилиси на гастроли приехала английская прима Берилл Грей, Вахтанг Михайлович отказался с ней танцевать, сказавшись больным: во-первых, Грей, встав на пуанты, оказывалась на голову выше Принца; кроме того, она была соответственно и намного тяжелее привычной полувоздушной Верочки.
Юношеские усилия не прошли даром - Вахтанг вылепил себе поистине античное тело: у мамы сохранились юношеские фотографии: на одной из них Вахтанг Михайлович изображен обнаженным, лишь в кожаном набедренном передничке, перепоясанный по груди и плечам узкими кожаными лентами. В его руках — два факела, с ними он исполняет “Танец огня”. Босые ноги в легких кожаных сандалиях. Выражение лица на снимке совершенно зверское — видимо так требовалось по замыслу. Гримироваться Вахтанг Михайлович вообще любил и умел: его, в общем-то самое заурядное лицо на сцене было просто прекрасным, в “Отелло”, например, это был нежный и могучий красавец с огромными страдающими глазами...
Но я хочу рассказать о своем соседе — дяде Вахтанге, которого я сама знала или слышала разговоры о нем мамы и папы, о его судьбе - трагичной и прекрасной, о его жизни, которая в течение многих десятилетий протекала у меня на глазах: мы жили в одном доме, в соседних подъездах и с моего балкона можно было переговариваться и с ним и с его старшей незамужней сестрой Тамарой.
Тамара тоже была балериной, причем, как и моя мама - характерной. Высокого роста, с крупными зубами, длинными руками и ногами, не худая, а какая-то костлявая, она очень напоминала лошадь — не лошадку породистую и резвую, нет, именно лошадь с худыми мослами и грустными глазами.
Она постоянно курила, и ее высокая грудь была всегда обсыпана пеплом.
Вахтанг обожал сестру, находил, что в ней есть “стиль”, и ставил для нее в своих балетах большие и эффектные номера - то с шестью кавалерами, знойными красавцами, в “Дон-Кихоте”; то с полуголыми черными рабами, которые со слоновыми бивнями в руках плясали вокруг нее в “Горде”...
Я помню, как моя мама делилась с отцом своими обидами: “Понимаешь, он поставил мне в “Синатле” всего 16 тактов! Я в середине, а они вокруг, да еще с шарфами... Меня за этими шарфами и видно-то не будет...” Переубедить или уговорить Вахтанга Михайловича было невозможно. Он был деспотичен и часто несправедлив, характер имел неровный и вспыльчивый.
Впрочем, жизнь все расставила по своим местам. Балет “Синатле” был представлен к Сталинской премии. Помимо главных исполнителей, балетмейстера и композитора, Вахтанг Михайлович вставил в список награждаемых и исполнительницу номера с “бивнями и рабами” - свою сестру Тамару. В ЦК Тамару вычеркнули из списка и вместо нее вписали фамилию “Бауэр” — маму! Вахтанг, возмущенный, отправился в ЦК отстаивать сестру и, не добившись ничего, потребовал, чтобы вычеркнули и “М.Бауэр”: “Я главный балетмейстер и я так считаю!” С ним не стали спорить.
Со следующим балетом Вахтанг Михайлович был осторожнее: в “Горде” у мамы был очень эффектный индусский танец (я помню, как она сама вышивала себе блестками серьги, нагрудник и пояс...). Тамара тоже имела длинный и экзотичный номер. На этот раз Вахтанг Михайлович вставил в список и маму, и Тамару. Но стратегия не имела успеха: наградили только маму, а Т.М.Чабукиани опять вычеркнули из списка, и даже Вахтанг Михайлович ничего не мог с этим поделать.
К счастью, “тетя Тамара”, как я ее называла, не была тщеславна, и отношения между семейством Чабукиани и мамой оставались всю жизнь теплыми, добрососедскими.
В 1955 году отмечали мамин бенефис. Перед оперным театром стояла толпа безбилетников, мечтающих прорваться на спектакль. Люди лезли по пожарным лестницам. Проспект Руставели перекрыла конная милиция. Мама танцевала Зарему из “Бахчисарайского фонтана” и несколько концертных номеров. Гвоздем программы был “Испанский” в паре с Вахтангом Михайлови, с которым раньше она не танцевала. Публика чуть не разнесла зал. В день маминого бенефиса два любимца тбилисской публики наконец-то встретились…
ХХХ
В доме Тамары и Вахтанга жила удочеренная ими племянница Этери Рухадзе - дочь их рано умершей сестры. Девочке дали фамилию Чабукиани - эта фамилия в Тбилиси обладала кодовым значением избранности.
Девочка Этери, конечно же, стала балериной. Вернувшись в Тбилиси, Этери стала выступать на сцене нашего оперного театра. Вахтанг Михайлович сам ставил ей партии и отделывал, как говорится, каждый пальчик. Лучше всего Этери танцевала “Умирающего лебедя” Сен-Санса, она была трогательно и женственна.
В семье Вахтанга Михайловича ее обожали, баловали и делали ей стремительную карьеру. И вдруг - она влюбилась. А влюбившись, не слушая никого, тут же вышла замуж.
Новый зять оказался бывшим уголовником, но он был высок, строен, хорош собой и, возможно, любил Этери. А уж она была влюблена в мужа без памяти. У них родилась дочка. Этери часто ездила на гастроли за границу. Поговаривали, что в семье у нее не все ладно. И вдруг - как гром среди ясного неба...
Труп Этери обнаружили во дворе огромного многоэтажного дома на площади Горгасали. Свидетели говорили, что ее выбросили из окна подъезда шестого этажа.
Вот и всё, что до сих пор известно об этом деле. Во всяком случае - нам, да и всему Тбилиси. Но слухов!.. Страшная эта история подкосила Вахтанга Михайловича. До этого он, почти ушедший со сцены, в день своего рождения всегда танцевал “Дон-Кихот”. После смерти Этери он перестал выступать.
На этом видео Вахтангу Михайловичу - 51 год...
Этери хоронили из Дома работников искусств в костюме Лебедя. Тетя Тамара сидела у гроба и, держа в руках обутую в пуант мертвую ножку, все поглаживала ее и что-то приговаривала сухими губами. Гурам поставил на могиле жены мраморного белого лебедя и жил под любознательными и наглыми взглядами разочарованных обывателей, ничем не проявляя ни своих страданий, ни своей причастности или осведомленности. Дочку он никому не отдал, и сам растил ее заботливо и с любовью.
ХХХ
Мама рассказывала, что Вахтанг Михайлович в молодости был женат, на красивой балерине, прожил с ней недолго и развелся. Его любимая овчарка искусала молодую жену прямо в лицо - но вряд ли это послужило причиной развода. Сколько я помню Вахтанга Михайловича, в его доме всегда жили собаки и кошки. Особенно кошки были предметом его заботы, любви и страстной привязанности. Он сам чувствовал, что в своей любви к этим зверькам он переходит всякие границы, и стеснялся, когда посторонние видели, как он подбирает на улице плешивую больную кошку или пса с перебитой лапой.
Скоро сестра его Тамара восстала против кошачьего царства, которое он насадил в своей роскошной квартире с дворцовой мебелью в гостиной, с мраморными скульптурами и люстрами из розового хрусталя. Огромные венецианские зеркала отражали сонмы кошек, лежащих на коврах, гуляющих по роялю, царапающих чипендейловские шкафы и валяющихся в постели под парчовым балдахином рядом с самим Вахтангом Михайловичем.
После бунта Тамары осталось всего пять кошек - самых-самых. Остальных - куда же их девать? И Вахтанг Михайлович делает надстройку над своим кирпичным гаражом, своего рода чердак, где поселяет кошек с их многочисленным приплодом.
Однажды я увидела во дворе Вахтанга Михайловича, бережно несущего к своей черной “Волге” деревянный плоский ящик, в котором копошилось штук восемь котят, еще полуслепых. Увидев меня, он, как бы оправдываясь, объяснил, что везет котят в театр, в большой балетный зал, где у него в 11 часов репетиция.
- Там по утрам солнце, я поставлю ящик на подоконник, и у котят не будет рахита. Они примут солнечные ванны, это ультрафиолетовые лучи - им же очень полезно. А то в гараже темно и сыро и малыши заболеют. Ведь верно?
- Конечно, - сказала я как можно естественней. - Вы это замечательно придумали, дядя Вахтанг.
Он улыбнулся и осторожно опустил ящик на заднее сиденье.
Все жители нашего района пользовались этой слабостью Вахтанга Михайловича и подкидывали к его гаражу кошек и котят всех мастей. И каждое утро он выходил во двор с огромной миской, в которой была мелко нарезанная колбаса, или специально сваренная похлебка, или дешевая рыба... Из окна своей лоджии он кормил и голубей - прямо пригоршнями сыпал им корм на крыши стоящих внизу машин и гаражей. Весь наш двор, балконы, гаражи и машины были загажены голубиным пометом. Я помню, как моя мама, заслышав хлопанье и шелест голубиных крыльев у нас на балконе, вылетала, как фурия, с метлой или шваброй на балкон и гоняла Вахтангиных любимцев с криком: “Кыш, мерзавцы!”, так что моя маленькая дочь долгое время была уверена, что этих птиц так и зовут “мерзавцы” (“Бабуля, иди скорей, - кричала она, - опять мерзавцы прилетели.”)
Наконец, соседи не выдержали. При всем своем уважении к знаменитому артисту, они вызвали санэпидстанцию, и академик Цинамдзвришвили, живущий прямо под Вахтангом Михайловичем на втором этаже, продемонстрировал, во что превратили голуби его лоджию, балкон, гараж, машину, подоконники... Голубей ликвидировали. Вахтанг Михайлович молча страдал. Но посягнуть на его кошек, заполонивших весь двор, мы уже не посмели.
И я всегда безошибочно определяла, когда Вахтанг Михайлович возвращался домой: если кошки со всех дворов, крыш и деревьев, перепрыгивая с ветки на ветку, с крыши на крышу, несутся с громким мяуканьем к знакомому гаражу — значит машина Вахтанга Михайловича через две-три минуты будет во дворе, и мы сможем наблюдать дивное зрелище: кошки, задрав хвосты, мурлыча и отталкивая друг друга, трутся боками о ноги своего кумира, сопровождают его до гаража, влезают в открытые дверцы машины...
Однажды в наш двор въехал грузовик. В кузове стояла огромная грязная клетка, из которой доносились жуткие звуки: истеричный собачий лай, вой и визг и дикие кошачьи вопли и мяуканье. Эту машину я ненавидела и боялась с детства - грязный бородатый детина в дурно пахнущей одежде, в огромных брезентовых рукавицах и с ржавыми кривыми щипцами в руках отлавливал бездомных кошек и собак. Однажды я рискнула подойти к клетке поближе, и оттуда на меня пахнуло таким первобытным ужасом, что я отскочила прочь: сбившиеся в кучу облезлые собаки сверкали из темноты глазами и щерили клыки, а кошки, извиваясь и царапая друг друга, пытались сквозь мелкую сетку протиснуться на волю, издавая тоскливое и свирепое мяуканье.
Так вот, эта самая машина и въехала к нам во двор. Из кабины вылез коренастый кривоногий убийца со щипцами и ловким движением схватил зазевавшуюся кошку.
Вдруг из подъезда в развевающемся шелковом халате и шлепанцах вылетел Вахтанг Михайлович и бросился прямо на остолбеневшего потомка Шарикова. Между ними завязалась самая настоящая борьба: Вахтанг Михайлович пытался вырвать кошку и обеими руками разжимал ржавые щипцы, облепленные клочьями шерсти и засохшей кровью. Бедный Вахтанг Михайлович действовал, как током оглушенный - человек он был эмоциональный и импульсивный, а уж когда дело касалось животных - просто одержимый. В результате кошке удалось вырваться на свободу. Изрыгая угрозы и проклятия на голову задыхавшегося от бешенства Вахтанга Михайловича, злодей уехал со двора. Поднявшись к себе, Вахтанг Михайлович обнаружил глубокие кровавые царапины от щипцов на руках и на груди. Тамара вызвала неотложку, и приехавшие врачи, выслушав эту душераздирающую историю, настояли на противостолбнячном уколе, который немедленно и вкатили пациенту, не поинтересовавшись, давно ли он проходил подобную процедуру. Дело в том, что эту сыворотку можно вводить, кажется, не чаще одного раза в шесть месяцев... Через некоторое время Вахтанг Михайлович впал в кому.
Всю ночь в больнице 1У управления врачи возвращали к жизни бедного Вахтанга Михайловича. Назначенную на следующий день долгожданную премьеру балета “Отелло” пришлось отложить.
Часть публики, посвященная в события, покачивала головой и снисходительно, улыбалась: “Ну, надо же, совсем помешался на своих кошках!..”
ХХХ
Вахтанг Чабукиани - мне казалось, это словосочетание несет в себе вызов, и я, еще ребенком, чувствовала в нем какую-то отчужденность от всех. Его пороки были у всех на виду, его слабости обсуждались любопытной толпой, и в то же время его гениальность была национальной гордостью грузин, ему прощали многое, даже то, что он, полу-поляк, полу-грузин, ни слова не говорил по-грузински, и, шушукаясь у него за спиной, они засыпали его цветами и вываливались из лож с криками “Браво! Бис!”
Я помню все его спектакли, я смотрела их по много раз. Моим любимцем был Базиль из “Дон-Кихота” - победоносный, кудрявый, искрящийся, как хорошее вино. Совсем не красивый в жизни, Вахтанг Михайлович на сцене преображался. Я всегда восхищалась им, и так уж сложилось, что в его последние предсмертные дни рядом с ним оказалась именно я - как няня, медсестра, просто как собеседница.
Но обо всем по порядку.
В один прекрасный день (Боже, что я пишу!)... в один ужасный день мы сидели в гостиной и вдруг заметили сильный дым где-то на другом берегу Куры. Мы с папой вышли на балкон, взяли бинокль... В клубах дыма показались огромные всполохи огня и вдруг желтые языки пламени озарили центр города - это горело что-то большое... Уж не театр ли горит? Мама была в театре на репетиции... Мы стали звонить - ни один номер там не отвечал. Вдруг дверь распахнулась, и в комнату влетела мама - вся в саже, растрепанная, с грязным габардиновым плащом через руку... В этом время там, под клубами дыма, что-то ухнуло и пламя взвилось на полнеба - это рухнул купол зрительного зала. Мы все стояли на балконе онемевшие, молча глядя, как дивный мавританский дворец с ажурными башнями и узорными арками, с мраморными полированными перилами, по которым я так любила скользить в детстве, с дивной красавицей люстрой, с занавесом, расписанным знаменитым художником Кобуладзе, - превращался в руины. От театра не осталось ничего. Много дней спустя потрясенные тбилисцы, расспрашивая о пожаре театра, спрашивали: “А люстра тоже сгорела? А занавес?..” Как будто люстра и занавес должны были остаться висеть над пепелищем, как в сюрреалистическом сне.
Когда начался пожар, мама была в большом балетном зале на шестом этаже и вела репетицию. Вдруг снизу раздался крик: “Пожар! Бегите!” Она с полуголыми балеринами бросилась вниз по лестнице - навстречу им полыхнуло пламя. Они обратно. Навстречу им уже бежали пожарные... К тому времени Вахтанг Михайлович уже не был главным балетмейстером театра, и произошло это так.
Долгое время министром культуры Грузии был композитор Отар Тактакишвили. Будучи министром культуры, он имел определенные возможности популяризировать свою музыку: его симфонии, концерты, поэмы и баллады исполнялись грузинскими музыкантами, на сцене театра шли его оперы “Миндиа” и “Похищение луны”. И вот он вызвал к себе Вахтанга Чабукиани и предложил ему поставить на его музыку балет.
- Нет, - ответил Вахтанг Михайлович. - Мне не нравится ваша музыка. Она не танцевальная.
Эту историю я знаю тоже в мамином изложении. Так и представляю себе - гордого и непреклонного Вахтанга Михайловича, говорящего “Нет!” министру. Через неделю, утром, когда он собирался на репетицию, в квартире раздался телефонный звонок.
- Вахтанг Михайлович, ради Бога, не приходите в театр! - кричала его партнерша Верочка Цигнадзе. И объяснила, что на доске объявлений висит приказ министра культуры от такого-то числа и за номером таким-то... Тут Верочка запнулась. - Вас сняли с работы... - заключила она упавшим голосом.
Формулировка гласила: “Как не справившегося с работой”. Это его-то, трижды лауреата Сталинской премии, лауреата Ленинской премии, кавалера всех возможных орденов и званий... красу и гордость грузинского балета... и всего советского искусства!..
И это не было первоапрельской шуткой.. В театре появился новый художественный руководитель и главный балетмейстер. Вахтангу Михайловичу оставили Хореографическое училище, создателем и директором которого он был уже много лет. А балет “Похищение луны” так и не украсил сцену Тбилисского театра оперы и балета.
Вахтанг Михайлович заболел. Он давно уже хромал - его беспокоили тазобедренные суставы, ходить ему становилось все трудней, и я с балкона часто с грустью наблюдала, с каким трудом он преодолевать двадцать пять метров, отделяющие его подъезд от гаража.
Когда началось расследование по поводу пожара оперного театра, город весь бурлил и кипел. Предположения одно безумнее другого высказывались всюду. Злопыхатели и здесь не обошли его вниманием: “Говорят, Чабукиани поджег театр! Его сняли - ну, он и поджег!” А Вахтанг Михайлович был в это время не то на Кубе, не то в Индии, его приглашали всюду: на год и на три года, на одну постановку и на постоянную работу, - но время от времени он возвращался в Тбилиси. Мне хотелось стукнуть чем-нибудь тяжелым глупую тетку, изрекающую “логичную мысль”, но ничтожество и пошлость неистребимы!
ХХХ
К тому времени умерла его сестра Тамара. Подступила одинокая старость и болезни.
Вокруг него постоянно были люди, он еще многим был нужен в Хореографическом училище, но подать пресловутый стакан воды...
В конце 80-х в Грузии началось смутное время - как отражение той смуты и брожения, которые поразили тогда всю страну под названием СССР (если кто помнит!) В городе не бывало света, газа, не работали лифты, отключили отопление.
Но 80-летие Чабукиани справляли пышно. Вахтанг Михайлович к тому времени уже почти не ходил - он, некогда летавший по сцене, теперь без посторонней помощи не мог встать со своего юбилярского кресла. Благодарственную свою речь он с кошмарным акцентом произнес по-грузински (посмел бы он в 1990 году сказать ее по-русски!) Москва тоже решила отметить юбилей великого танцовщика, и в апреле 91 года в Большом театре устроили грандиозный вечер. Вахтанг Михайлович попросил мою маму - тоже даму уже не первой молодости - сопровождать его и “поддерживать под локоть”. Мама с удовольствием полетела в Москву. Под другой локоть поддерживала его Вера Цигнадзе - вечная Одетта, Жизель, Дездемона, Китри в балетах Вахтанга Михайловича.
...Есть какая-то роковая закономерность - к счастью, сбывается она не всегда, но очень часто... После пышного юбилея юбиляр быстро уходит из жизни. Вахтанг Михайлович прожил ровно год.
Однажды зимой ночью, часа в три, у моего изголовья зазвонил телефон.
- Ляля, - раздался знакомый слабый тенорок, - ты не могла бы зайти ко мне? Понимаешь, я болен, высокая температура... - он закашлялся, - зову Катю (домработницу), а она в своей комнате и не слышит.
- Что случилось, Вахтанг Михайлович?
- Я положил ногу на ногу и теперь не могу снять ее и положить обратно, что-то вроде судороги. Очень больно... Ты не могла бы...
- Иду!
И я, накинув шубу на ночную рубашку (шел четвертый час ночи), в сапогах на босу ногу пошла наощупь вниз по лестнице. Лифты не работали, и в полной темноте было очень страшно идти. В подъезде Вахтанга Михайловича из подвала - я знала! - часто вылезали крысы, которых я смертельно боялась... Наконец, я нащупала железную дверь на третьем этаже и загрохотала в нее кулаками. Сонная Катя открыла мне дверь.
Вахтанг Михайлович лежал при зажженной свече и три кошки возлежали рядом с ним, живописно раскинувшись на огромной, некогда позолоченной двуспальной кровати. Я размассировала ему ногу, смерила давление и температуру и присела поболтать.
У него, как часто бывает у больных людей, время плавно перетекало из дня в вечер, и в ночь, и снова в утро, а он, одинокий, окруженный только своими верными кошками, не замечал этого. Катя, к тому времени уже сама тяжело больная - у нее была гангрена обеих ног и она еле ковыляла на костылях, - не могла ни ухаживать за ним, ни добывать (именно добывать!) еду, т.к. за хлебом становились в 4 утра и брали его с бою. И я стала захаживать к Вахтангу Михайловичу.
В квартире его всегда были его сотрудники по хореографическому училищу, старые балерины, но делать уколы умела я одна. И мама каждый день очень гордо приводила меня, когда нужно было сделать очередной укол.
“Скорая помощь” в Тбилиси не работала - не было бензина. И когда я кричала в трубку: “Поймите, это - Вахтанг Чабукиани, у него сердечный приступ! приезжайте!” Мне отвечали: “Да хоть Шота Руставели - бензина нет.” Иногда диктовали, что ему колоть и в какой дозировке.
С живущим под ним на втором этаже лучшим кардиологом города Бежан Цинамдзвришвили наш больной был в ссоре (очевидно, после тех голубей!) и запрещал его вызывать. “Он не придет”, - говорил Вахтанг Михайлович. Но я во время одного из приступов, уже не спросясь его, побежала на второй этаж - звать молодого профессора. Бежан ничего не знал о болезни соседа, он только руками всплеснул от возмущения и бросился к больному. Долго и внимательно осматривал его, бросая на меня свирепые взгляды: “О чем вы думали до сих пор?!” Вахтанг Михайлович был безнадежен. Через несколько дней его не стало.
Сказать, что Чабукиани хоронил весь Тбилиси - значит, ничего не сказать. Движение в центре города было перекрыто. Гроб стоял на сцене оперного театра, и его не было видно под горой цветов, венков, букетов. Несли гроб на руках до самой могилы - от проспекта Руставели до Пантеона на Святой горе, и крутая узкая тропинка, запруженная людьми, была похожа на поток медленно движущейся лавы, только лава текла не вниз, а вопреки законам физики, - вверх.
Несколько лет нищая Грузия не могла поставить на могиле Вахтанга Чабукиани памятника. Об этом я узнала случайно, живя уже в Москве: последний ученик Вахтанга Михайловича, Игорь Зеленский, премьер Мариинки, танцующий на сценах всего мира, рассказывал, как он побывал в родном Тбилиси и увидел могилу своего учителя...
Говорят, сегодня памятник уже сооружен. Слава Богу. Мои мемуары, посвященные Вахтангу Чабукиани, пока далеки от завершения.(Михаил Лавровский)
Они все еще пополняются воспоминаниями его современников, жизнь которых была одухотворена светом общения с легендарным танцовщиком. 'Чародей танца' - так назвал его Котэ Махарадзе в нашем с ним телевизионным фильме, снятом еще при жизни великого маэстро.
Тогда, в 1970 году, наша творческая группа (фильм снимал ведущий оператор Грузинского телевидения Игорь Нагорный) объездила Москву и Ленинград и встретилась со всеми выдающимися партнершами Вахтанга Чабукиани.
'Я счастлива, что видела в расцвете сил гениального танцовщика, искусство которого неповторимо', - рассказывала звезда Мариинского театра Алла Шелест. - Незабываема премьера балета 'Отелло'. В спектакле участвовали наши ведущие солисты Ирина Колпакова (Дездемона), Инна Зубковская (Бианка), Нонна Ястребова (Эмилия).
Незаменим был Яго в исполнении Зураба Кикалейшвили. Шквал аплодисментов оглушил зрительный зал, когда на сцену Мариинского театра взлетел кумир ленинградской публики Вахтанг Чабукиани'. Это был, как отмечала пресса, поистине 'шаляпинский спектакль'.
С таким же восторгом говорили о непревзойденном мастерстве В.Чабукиани звезды мирового балета Галина Уланова, Майя Плисецкая, Наталья Дудинская, Татьяна Вечеслова, Раиса Стручкова.
Нашим гидом во всех этих встречах был Миша Лавровский, тогда уже молодой ведущий солист Большого театра. Когда теперь я обратилась к тогда уже мэтру балетного искусства Михаилу Лавровскому с просьбой поделиться своими воспоминаниями, он отозвался с готовностью.
':Мой дебют на сцене Большого театра состоялся в балете Б.Асафьева 'Пламя Парижа'.
Когда-то заглавную партию в этом балете танцевал Вахтанг Чабукиани. Для меня это было символично. В моей жизни Вахтанг Михайлович сыграл огромную роль и как артист, который повлиял на формирование моего творчества, и как человек, который помог мне в трудную и решающую минуту моей жизни. В нашей семье искусство воспринималось как живая повседневность. Отец работал много и одухотворенно.
В свое время он был главным балетмейстером Мариинского театра (театр тогда носил имя С.Кирова), а с 1944 года двадцать лет с небольшими перерывами был главным балетмейстером Большого театра и всегда восторгался талантом и мастерством Вахтанга Михайловича.
Мама моя, Елена Чикваидзе, была большим другом и первой партнершей этого великого танцовщика, так что имя Вахтанга Чабукиани было у меня на слуху уже с раннего детства. Мама обожала и преклонялась перед его гением.
Мне трудно было объективно судить о мастерстве Чабукиани, сравнивая его с другими выдающимися танцовщиками его времени.
Кинопленки - да! Кинопленки сохранились. И две из них - 'Баядерка' и 'Тарас Бульба'. Тогда он был в расцвете сил. Они дают замечательное, но, к сожалению, не полное представление об этом артисте. Со временем я понял, почему. Театр силен своей сиюминутностью, непосредственным воздействием сценического обаяния, личности артиста. Кино показывает, в основном, внешнюю форму. Хотя личность видна всегда и везде. И вот, когда я уже танцовщиком-солистом приехал в Тбилиси на гастроли, помню, в репетиционный зал вошел совсем уже не молодой Чабукиани - он должен был дать 'мастер-класс' - урок! Тогда я воочию столкнулся с чудом.
Ноги у Чабукиани поднимались с трудом, спина почти не гнулась. Он уже давно не танцевал. Но стоило Вахтангу Михайловичу выйти на середину зала и показать несколько движений, как все вокруг него: стало маловыразительным, серым.
Перед нами стоял гигант, который творил танец, вдохновенное искусство. Приблизиться к нему было невозможно! На его фоне меркли все.
Тогда я подумал: каким же он был по силе воздействия в молодости!
Я всегда репетировал свои партии с Вахтангом Михайловичем, когда приезжал в Тбилиси на гастроли. Неоднократно он помогал мне морально.
Своей королевской рукой он спас мою карьеру, когда был крутой поворот в моей творческой судьбе. Был период, когда я работал в Тбилисском театре оперы и балета главным балетмейстером. Замечательные для меня годы. Тогда жизнь ближе свела меня с Вахтангом Михайловичем.
И что меня всегда поражало. Мы, молодые танцовщики, балетмейстеры столько видели и видим спектаклей, фольклорных ансамблей, видеозаписей, а поставить что-то монументальное не очень-то удается. А ведь Вахтанг Михайлович в свои молодые годы ничего этого не видел, не имел особого хореографического образования, но поставил такие блистательные балеты, как 'Лауренсия' и 'Сердце гор'. С большим искусством обновил главную мужскую партию в балете 'Баядерка'.
Учитывая новейшие традиции мужского танца и ориентируясь на собственный исполнительский стиль, Чабукиани превратил партию Солора в сплошную гармонию движений. Его данные до такой степени отвечали новой интерпретации образа, что творческий коллектив Мариинского театра был ошеломлен.
Во многих старых классических спектаклях мужские вариации были поставлены им. Своим талантом он 'реанимировал', осовременил классический балет. К сожалению, мужской танец в наше время меняется.
Мы все время с подобострастием смотрим на Запад, хотя драматургические, сюжетные, больших страстей балетные полотна европейский балет взял у нас.
Это великолепно, что большую половину своей жизни Вахтанг Чабукиани посвятил Грузии. Он истинный патриот. Но я уверен, что если бы Вахтанг Чабукиани остался в Москве или в Ленинграде, он постоянно соприкасался бы с западным искусством, однако его влияние на мужской танец, одухотворенное рыцарской романтикой, прекрасное по своей красоте и силе, сохранилось бы как эталон в искусстве мировой хореографии.
Из далекого Парижа откликнулась французская балерина Этери Пагава. ':Я имела счастье танцевать с Вахтангом Чабукиани в балетах 'Жизель' и 'Дон-Кихот'. Это было в 1967 году.
Каждая встреча с ним оставляла неизгладимый след в моей жизни и благодарность в сердце за творческую радость. Всегда помню незабываемые гастроли на моей родине, в дорогом сердцу Тбилиси.
Вахтанг Чабукиани - величайший танцовщик и балетмейстер нашей эпохи.
Уже исчерпаны все эпитеты и сравнения. Могу только добавить, что в каждой его постановке живет частица его души. Как и в каждом человеке, который хоть когда-нибудь с ним общался. И в этом, вероятно, бессмертие великого таланта'.
Идут годы: В жизнь вступают новые поколения мастеров балета, но интерес и любовь к великому сыну Терпсихоры не убывают.
И когда в эти юбилейные дни голубой экран позволяет нам в какой-то мере возвратить магический танец легендарного артиста, мы вновь становимся причастными к миру красоты, любви и совершенства.
http://www.liveinternet.ru/users/tamara … t83788343/
