Н.Цискаридзе: «Мою фамилию очень часто используют, чтобы немножко прославиться, чтобы обратили внимание»
Эксклюзивное интервью Business FM
Текст
Комментарии (3)

    Николай Цискаридзе. Фото: РИА Новости Николай Цискаридзе. Фото: РИА Новости

    Эксклюзивное интервью экс-премьера Большого театра Николая Цискаридзе, который не так давно был назначен исполняющим обязанности ректора Академии русского балета им. Вагановой. С артистом балета побеседовал главный редактор Business FM Илья Копелевич.
    Насколько я знаю, вы уже работаете. Именно это назначение породило очередной виток балетных страстей. Из прессы мы знаем, что пишутся письма, под ними подписываются работники академии. Как вам там работается?
    Н.Цискаридзе: В академии — безумно комфортно, тихо, спокойно. Все дети учатся, никаких волнений нет. Не было ни одной минуты сорванных уроков или слез у кого-нибудь. Только когда говорили, что бывший ректор покидает свой пост, несколько взрослых детей позволили себе проронить слезу.

    Недавно бывший пресс-атташе академии Юлия Телепина засвидетельствовала в «РИА Новостях», что она не подписывала никакое письмо, что ее и многих обманывали — давали пустые листы подписывать, а потом подложили другое. Многие педагоги, чьи подписи там оказались, тоже говорили, что они не подписывали письмо, которое, якобы, направлено президенту. Ситуация очень странная. Место ректора такого великого учебного заведения — это очень почетно. Я целыми днями нахожусь на работе, и это не очень легко и просто: хозяйство огромное, дел очень много, учащихся очень много.
    Насчет хозяйства и учащихся. Была целая серия писем, приводились разные аргументы. Ваша предшественница Вера Дорофеева — не балетная, выпускница пединститута, по образованию логопед, она была чистым администратором. С 2004 года — 9 лет — академию возглавлял чистый администратор, судя по всему ее уважали. Теперь приводят примеры царских времен — князь Юсупов, Милорадович, Сумароков, в общем, далекие от балета люди, а непосредственно балетом в училище занимался художественный руководитель.
    Н.Цискаридзе: Никогда такого не было. Была дирекция императорских театров, в чье ведомство входило 4 основных театра: Большой, Мариинский, Александринский, Малый. Еще был летний театр — в Павловске и два театральных училища в Москве и Петербурге. Один человек руководил всем этим, позиция называлась — директор императорских театров. Затем — в советские годы — это было училище при Мариинском театре, где были директор и художественный руководитель. На этой позиции всегда стоял очень известный балетный танцовщик. А когда уже это стало академией, позиция ректора стала чем-то иным, нежели директор или худрук. Мы на кабинете можем написать худрук, царь-батюшка, но юридически это не имеет никакой силы. Есть ректор, есть его первый проректор. Хотите называть первого проректора худруком, можете называть его так.

    Критикуя вас, говорят, что вы никогда ничем не руководили, а ректор — это не только худрук, не только артист.
    Н.Цискаридзе: Каждый человек, который занимает позицию, никогда ничем до этого не руководил, но почему-то именно на моей фамилии начинаются претензии. Дайте время что-то сделать, потом будете критиковать. На сегодня я имею здание, которое уже три года после реставрации и реконструкции не принято и в нем учатся дети. Это как считать?
    Мы Вас знаем как человека балета, а не того, кто занимался реставрацией.
    Н.Цискаридзе: Я не про себя говорю сейчас. Я не даю никакую оценку. Я принял дела, мне надо заниматься тем, что утверждать, получать бумаги на то, что все легально, все помещения документально зафиксированы. Самая большая опасность — там учатся не просто взрослые люди, там учатся дети от 10 и старше. Когда вы говорите, что у меня нет опыта, я спрашиваю, а тот человек, у которого есть опыт, как он мог за столько лет не сделать бумаги? У нас есть один очень большой репетиционный зал, он размером со сцену Мариинского театра, в котором каждый день идут уроки и репетиции, а по документам это стройка.
    Это назначение — ваш выбор? Вы действительно хотите это делать?
    Н.Цискаридзе: Раз я пошел, значит, хочу. Я взял на себя такую обязанность, значит, я буду делать все, что в моих силах, чтобы принести пользу.
    Из чего складывается ваш день: больше из паркета, стройки?
    Н.Цискаридзе: Всего понемножку. Очень много документов. Я хожу по классам, на репетиции, стараюсь параллельно знакомиться со всеми учащимися, с преподавателями.

    А многих вы знали до того, как пришли?
    Н.Цискаридзе: Знал немногих. Все те, кто преподавал в академии, когда я был юным и танцевал в Мариинском театре, так или иначе из академии ушли. Кто-то в мир иной, кто-то хлопнув дверью, кто-то был выжит. Из тех, кого я знал, несколько человек осталось.

    А Кто?
    Н.Цискаридзе: Людмила Ковалева — одна из старейших педагогов, известных не только в нашей стране, но и в мире. Трофимова, Кокорина. Но они, к сожалению, сейчас больше не ведут классы, а работают как методисты. Больше не могу назвать. Есть несколько коллег, которых я знаю еще по театру, — это Константин Заклинский, который ведет дуэтный танец, Ирина Ситникова, я с ней много лет знаком, — артистка Мариинского театра.

    Когда вас назначили, еще одно острое событие было связано с позицией худрука академии. Было объявлено, что будет новый худрук Ульяна Лопаткина. Однако затем, как только вы начали работать, вы оставили худрукам — Алтынай Асынмуратову. Ситуация осталась не вполне понятной. Что произошло с Ульяной?
    Н.Цискаридзе: Педсостав сразу, как было объявлено мое имя, ко мне обратился с просьбой, чтобы Алтынай осталась на этой позиции. Я им сказал, что я это услышал. Это все-таки середина года, идет учебный процесс, нецелесообразно сейчас менять первого проректора.

    Ключевое слово — нецелесообразно?
    Н.Цискаридзе: Все вместе. Я услышал волю людей, я сделал, как они хотели. Потом я потихоньку понял, почему они все так просят. Это уже внутренние наши проблемы. Я поговорил и с Алтынай, и с Ульяной.

    Российскую академию балета им. Вагановой все-таки всегда называли Вагановским училищем. Может быть, так и стоит называть, так проще, понятнее, традиционнее?
    Н.Цискаридзе: Не важно, как называют, главное, чтобы суть не менялась. Как написал Шекспир в «Ромео и Джульетте»: «Роза будет пахнуть розой, хоть розой назови ее, хоть нет».

    Один из ваших критиков проректор Фомкин выступает на разных трибунах в Петербурге. Он пишет письма, под которыми многие подписываются...
    Н.Цискаридзе: Потом многие забирают эти подписи...

    Может быть, так и есть. Он утверждает, что нельзя смешивать московскую и петербургскую, ленинградскую школы, что только петербуржец, выпускник Вагановки, может быть ректором Вагановки, иначе это несовместимые два подхода.

    Н.Цискаридзе: Во-первых, в Уставе академии написано, что никакой дискриминации не может быть ни по цвету кожи, ни по месту рождения, ни по месту учебы и так далее. Там есть единственное, что художественным руководителем должен быть именно выпускник Вагановской академии. Дальше самое смешное, что может быть, это то, что проректор Алтынай Асылмуратова, очень известная балерина, она выпускалась в академии Вагановой, но у очень знаменитой, наикрасивейшей, выдающейся балерины Инны Зубковской, она была выпускницей Московской академии хореографии. Так сложилась ее жизнь, что она вышла за ленинградца, уехала туда, стала там прима-балериной, потом стала преподавать, выпустила очень много выпусков, в том числе и Алтынай Асылмуратову. Так что если копаться в таких деталях, Алтынай училась у московского педагога.

    Мою фамилию очень часто используют, чтобы немножко прославиться, чтобы обратили внимание. Я к этому привык, к сожалению, потому что я очень давно понял, что Николай Цискаридзе уже мало ко мне имеет отношения, это имя живет своей жизнью, потому что люди используют его, как хотят, очень часто меня не зная, со мной не общаясь, но все время, имея обо мне мнение.

    А на заявления про разницу школ прекрасно ответила великая ленинградская балерина Ирина Колпакова. Она прямо так и написала: «Не надо только строить «железный занавес» между Ленинградом и Москвой». Потому что это своеобразная несуразица.
    Ирина Колпакова — выпускница Агриппины Вагановой.
    Н.Цискаридзе: Это последний выпуск Агриппины Яковлевны. Она очень правильно сказала насчет этого, потому что не может быть разницы никакой. Если уже копаться, я могу назвать много имен педагогов, которые на сегодня работают в Академии, которые выпускают классы, которые никогда не учились в Вагановской академии. Кто-то учился в Саратове, кто-то в Перми, кто-то еще где-то, но к ним вопросов нет. Вопрос только в Николае Цискаридзе, только потому, что это безумно желаемая должность.

    А почему она вдруг стала настолько желаемой? Я не припоминаю в последние 20 лет таких схваток над позицией ректора.
    Н.Цискаридзе: Потому что 20 лет никто не менялся.

    Предыдущий ректор работал с 2004 года.
    Н.Цискаридзе: Там была схватка, просто о ней никто не писал.

    Потому что не было фамилии Цискаридзе, которая привлекает внимание.
    Н.Цискаридзе: Которая привлекает медийное внимание безумно сильно. Там была очень сложная схватка, тот человек, который не стал ректором, его «ушли» очень некрасиво из Академии.

    Я процитирую еще раз Ирину Колпакову, она как раз говорила о Фомкине, и, по всей видимости, с определенной антипатией: «Он на посту проректора пишет книгу «Православие и балет». И это ей тоже не нравится, поэтому она свой голос вам отдает.
    Н.Цискаридзе: Ирина Александровна не отдавала голос, она просто сказала о том, что есть вещи несопоставимые. У меня есть тот опыт сценический, которого нет ни у одного того человека, который пытается сейчас хоть как-то дать оценку моей деятельности. Есть вещи несопоставимые, она об этом говорила.

    Задают и такие вопросы: например, в последние годы, на ваш взгляд, кто работал лучше — московская Академия под руководством Леоновой или Вагановская академия в Питере под руководством Дорофеевой? Почему надо было поменять руководство и так далее?
    Н.Цискаридзе: Во-первых, такие вещи никогда нельзя сравнивать, потому что на вкус и цвет товарищей нет.

    Есть же какое-то количество выпускников, которые стали премьерами.
    Н.Цискаридзе: Так нельзя судить, это искусство, это не спорт, у нас нет планки, которую ты перепрыгнул, и ты — олимпийский чемпион. Всегда найдется поклонник Рубенса и поклонник Малевича, они никогда не договорятся, так нельзя говорить. Другое дело, есть законодательство, в котором очень четко прописано, что человек, достигший 65-летнего возраста, должен оставить позицию ректора.

    Я вам напомню знаменитую ситуацию, когда МГЮА возглавлял великий правовед Кутафин, это был величайший человек, который много сделал в юриспруденции в нашей стране, он достиг этого возраста, и он вынужден был покинуть свой пост и отдать другому пост ректора, потому что это Юридическая академия, здесь все было по-честному. Вера Алексеевна давно говорила, что она хочет уйти, и она должна уйти по законодательству, все время это как-то муссировалось в кулуарах, обсуждалось в Министерстве культуры. Я же не был приглашен в одну секунду. Первый раз со мной об этом заговорил замминистра культуры, который отвечает за образование, в сентябре 2012 года. Я сразу отказался, предвидя этот весь ажиотаж. Это все очень долго обсуждалось, я не могу сказать, что меня уговаривали или не уговаривали, просто я высказывал какую-то свою четкую позицию. И уже когда начался скандал с якобы объединением Мариинского театра и Академии, и когда я понял, что я опять невольно в это буду вовлечен, и опять моя громкая фамилия, которая опять будет склоняться на всех углах, я понял, что никогда не допущу этого. Что я не подпишу этой бумаги.

    В качестве предыстории нынешнего конфликта вокруг Вагановского училища лежало, в том числе письмо, которое, как теперь все видели, было подписано Валерием Гергиевым. Он предлагал, обращаясь к президенту, создать национальный центр, который фактически означал бы присоединение Вагановской академии к Мариинскому театру. Коллектив Вагановской академии против этого.
    Н.Цискаридзе: Здесь все равно будет решать не коллектив, а будет решать только руководство страны. Но момент для меня этический — в данной ситуации я пришел в чужой монастырь, и уже миллиард раз в меня бросили камень за это. Я, предвидя это все, сказал, что я не допущу на своем веку такого, и я, собрав педагогов, им пообещал и сказал: «Если, не дай Бог, возникнет такая угроза, поверьте мне, все равно акт передачи, так или иначе, должен будет подписывать ректор. Если мне так не повезет, что на этот момент буду я, я вам обещаю, что я на ваших глазах напишу заявление об уходе и уйду, но этот акт я не подпишу, потому что этой славы мне не надо».

    Заканчивая эту тему, Валерий Гергиев, кстати, потом отрекся от этого письма. У вас какие-то разговоры на этот счет были? Как отношения с Мариинским театром выстраиваются?
    Н.Цискаридзе: У нас был разговор с Валерием Абисаловичем, и он проходил в одном русле. У него были очень большие трения с предыдущим руководством Академии. Я не знаю, на чем они были основаны, но, к сожалению, у бывшего руководства Академии было много трений с разными соседями. Даже, допустим, с директором Театральной библиотеки Анастасией Гай у бывшего ректора тоже были чудовищные взаимоотношения. Из-за этого у нас не сделан пожарный выход и так далее. Были чудовищные отношения с руководителем «Александринки» — с Фокиным, там тоже очень натянутые отношения. Со всеми мне пришлось так или иначе встречаться, потому что это мои ближние соседи, я должен со всеми буду общаться еще и по работе.

    Я замечу между строк, что как раз в атаке на вас лично эти лица сейчас не участвовали.
    Н.Цискаридзе: Да, потому что они наоборот очень приветствовали смену руководства.

    Удивительно, что они сохраняют полный нейтралитет, между тем.
    Н.Цискаридзе: Их никто не спрашивал. Вы можете позвонить и задать им вопросы.
    Не так-то просто позвонить Валерию Абисаловичу.
    Н.Цискаридзе: Валерий Абисалович высказался и очень доброжелательно. Мы пришли к тому, что все, что нужно Мариинскому театру, мы, если грубо говорить, купцы, а он, как покупатель. Мы в нем безумно заинтересованы. Я много раз уже приводил пример, что любовь — это не когда смотрят друг на друга, а когда смотрят в одну сторону. Это японская мудрость. В данной ситуации Академия обязана смотреть с Мариинским театром, с одним из главных театров мира, в одну сторону. Я не вижу вообще каких-либо моментов, которые бы мы не обязаны были выполнить, если это нужно будущему работодателю всех тех студентов, которые у нас учатся.

    Когда будут выборы ректора, как вы лично будете к ним готовиться?
    Н.Цискаридзе: Я не могу вам пока сказать. Во-первых, дату выборов должен выбрать ученый совет, потом эту дату должны зафиксировать в Министерстве культуры. На сегодня у нас ученого совета нет.

    А Дорофееву выбирали?
    Н.Цискаридзе: Да, ее выбирали. Там были непростые выборы. Это была выборная процедура, но была очень сложная ситуация, и человек, который претендовал, был вторым, он покинул учебное заведение не просто так. И там было все не очень просто и красиво, просто об этом никто ничего не написал пока. Но, что касается выборов, то, я думаю, что будет очень много кандидатов. Они все должны будут быть приняты сначала ученым советом, затем они должны будут приехать в Москву и держать экзамен на ректорском совете здесь, в Москве. И только тогда, когда все кандидаты пройдут этот ректорский совет, Министерством культуры будут допущены к выборам те кандидаты, которых посчитает своеобразным именно этот ректорский совет.

    Они в любом случае будут альтернативными?
    Н.Цискаридзе: А как они могут быть не альтернативными?
    Вам не кажется, что вас ставят в сложное положение: с одной стороны, вы уже должны руководить, с другой стороны, вы должны быть популистом, завоевать поддержку.
    Н.Цискаридзе: Вы знаете, я всю жизнь нахожусь в ситуации, когда мне надо доказать, как ребенку, который в 10 лет попал в центр зала и 29 лет стоял только там. Доказать свое право на место именно здесь. Это очень сложно — 29 лет не сдвигать свою позицию, чтобы все вокруг тебя двигались, а ты оставался на этом месте. Я сказал педагогическому составу, когда с ними общался, именно с профессионалами, кто преподает балетные дисциплины: не важно, выберут, не выберут, дело не в этом. Пожалуйста, дайте работать, давайте вы мне не будете хотя бы мешать. Если у вас есть какие-то вопросы, предложения, пожалуйста, моя дверь всегда открыта, вы можете всегда обратиться.

    Не так много времени осталось до Нового года. И я думаю, что многие захотят увидеть вас 31 декабря в «Щелкунчике» на сцене Большого театра...
    Н.Цискаридзе: Ой, все, господа, слава Богу, у меня первый день рождения будет счастливый, когда я не буду волноваться и думать о выступлении. Нет, не хочу больше. Слава Богу, все. Я уже в прошлом году не хотел выступать, но так были поставлены интриги в родном Большом театре, что я не мог отказаться, иначе они бы окончательно испортили жизнь и моей ученице и блистательной молодой балерине Анжелине Воронцовой. Я ради Лины согласился еще раз выйти 31 декабря, но это было для нее.
    Вы уже не хотите выходить на сцену?
    Н.Цискаридзе: Не хочу.

    И я, и многие другие знают вашу историю взлета невиданного. Вас реально считали в начале 2000-х, может быть, лучшим в мире, потом была эта страшная травма.
    Н.Цискаридзе: А потом после этого не возвращается никто. Я вернулся туда же, где и был.

    Сейчас для вас уже сцена это что?
    Н.Цискаридзе: Для меня сцена — это прекрасное воспоминание не потому, что я чего-то хочу или не хочу. Я с детства обожаю сказку Горького «Старуха Изергиль», что лучше один раз напиться крови, чем всю жизнь питаться падалью. Я этой крови напился, у меня ее в жизни было очень много в плане успеха.
    И никакого прощания уже с Большим театром не будет?
    Н.Цискаридзе: Мне не дали это сделать. Я очень давно просил, уговаривал, но мне не дали это сделать. Я просил еще бывшее руководство.

    То есть прощание должно было раньше состояться, да?
    Н.Цискаридзе: Конечно.

    Сейчас вы не на сцене уже давно, и «Щелкунчик» 31 декабря — это тоже уже не тот Цискаридзе?
    Н.Цискаридзе: Нет, этого не будет. «Щелкунчика» просто не будет, потому что я больше не хочу. Все, кто хотел, меня видел много раз. 18 лет подряд я выходил именно в этот день и зажигал главную елку страны.

    Еще раз о Большом театре. Многое изменилось за этот год в Большом театре. Уже другой директор Большого театра, вас там уже нет.
    Н.Цискаридзе: Я очень рад, что эти перемены в Большом театре произошли. Насколько я вижу со стороны, это пошло на пользу очень сильно и имиджу.

    Но это уже происходит без вас, хотя перемены пошли на пользу.
    Н.Цискаридзе: Бывшими бывают только генеральные директора. Артисты бывшими не бывают. Нельзя сказать ни про Плисецкую, ни про Васильева, простите, пожалуйста, ни про меня, что мы — бывшие артисты. Мы навсегда останемся артистами Большого театра. Нравится это кому-то или нет. А вот директора, администрация бывает бывшей. Артисты, как поется в одной песне, на сцене живут души ушедших актеров.

    Уже прошло время, и если посмотреть на ситуацию со стороны, понятно, что у вас была своя позиция по поводу очень многих тем, связанных с Большим театром. Наверно, у директора своя, что вполне естественно. И то, что конфликты за кулисами зачастую по уровню накала превышают то, что на сцене происходит, это известная история. Не кажется ли вам, что сейчас эта история вам мешает жить, порождая какую-то ответную волну?
    Н.Цискаридзе: Мне вообще ничего не мешает. Я приведу пример. Есть два директора. Один — директор «Метрополитан-опера», другой — директор «Ла Скала», которые выгнали Марию Каллас. Она умерла в 70-е годы, большую оперу она не поет с 1965 года, по сей день это самая знаменитая певица. И фамилии этих директоров вспоминают только по одной причине, потому, что они посмели выгнать из этих театров Марию Каллас. Пострадал только зритель. О зрителе в этой ситуации почему-то не думает никто. Вся эта камарилья, которая творилась со всеми великими артистами в Большом театре, она все время отражалась только на зрителе. Ведь дело в том, что те директора, которые боролись с Плисецкой, Васильевым, до этого с Шаляпиным (почитайте мемуары Шаляпина, как он уходил из Большого театра, как его выгоняли), эти имена никто никогда не вспоминает. Того администратора, который вел со мной дела, правда, никогда никто не вспомнит, а если вспомнит, только из-за конфликта, который он вынес на публику. Его не было. У меня не было ни одной претензии к руководству. Я, как первое лицо на тот момент в Большом театре, имел право сказать свое мнение, я его говорил.
    Имеет ли право все-таки первое лицо, премьер, публично критиковать, корпоративная этика должна быть, каковы границы?
    Н.Цискаридзе: Тогда давайте заклеймим Шаляпина, Плисецкую, Васильева, ну, и Цискаридзе.

    Сейчас вы уже руководитель, если у вас возникнет подобная ситуация с уважаемым вами педагогом?
    Н.Цискаридзе: Она уже возникла. Я разве что-нибудь сказал? Нет. И никогда не скажу. Корпоративная этика, когда мы с вами начинаем оскорблять, когда человек не оскорбляет, а говорит о своей позиции, о том, что что-то происходит не так, мы не имеем права никому запрещать это. И господин администратор, который со мной вел бой, все никак не мог это понять, потому что я был не первый человек, кому он заткнул рот, но мне он не мог это сделать.

    Извините, вот эта страшная ситуация с балериной Светланой Лунькиной, которая оказалась за границей и не может въехать в родную страну, не может выступать, опять-таки зритель страдает, одна из величайших балерин мира, только потому, что в свое время она посмела сказать свое мнение. Господин администратор не протянул ей руку помощи в сложной ситуации.

    По сути, тоже фактом истории стало ваше возвращение на сцену после этой тяжелейшей травмы в 2004 году. Ситуация та и ситуация, в которой оказались вы сейчас — в эпицентре конфликта. Что для вас сложнее?
    Н.Цискаридзе: Конечно, то, что сейчас. Я много раз говорил, что любая физическая боль, любые физические преодоления честные, потому что они конкретные. Вы не то, что сражаетесь, вы сталкиваетесь с очень четкими сложностями, какими-то осознанными. А все, что происходило в последний год и происходит сейчас, это какая-то такая политика, как сказал один умный человек, битва троянских коней, потому что присутствует постоянная ложь, передергивание фактов, подмена подписей, писем и так далее.

    К сожалению, здесь нет правды, очень мало тех, кто ее когда-либо узнает, кто будет серьезно этим интересоваться, это ужасно. Особенно с появлением Интернета, где один и тот же человек под 20 никами разными может писать разные посты в принципе с одним и тем же содержанием, и мы много знаем таких примеров. Но что сделать? Это не то, что больнее, это не больно. Если это не читать, я, например, ничего не читаю, я ничего не знаю, мне все равно. Но это мешает жить.
    Вы готовы победить?
    Н.Цискаридзе: Я человек, который умеет держать удар, но я принимаю всегда любое положение. Когда мне принесли бумажку о том, что якобы со мной не продлевается контракт, я мог пойти в суд. Поверьте, я бы его выиграл, потому что законодательство трудовое на моей стороне. Но мало того, тогда администрации нужен был скандал, потому что это был день премьеры «Князя Игоря», им нужно было отвлечь от не очень удачного спектакля внимание, чтобы критики и пресса занимались не художественной составляющей спектакля, а каким-то артистом и скандалом.

    Я не сказал ни прессе ничего, я дома никому ничего не сказал, я сидел тихо. Пресс-секретарь вынуждена была, чтобы разжечь скандал, сама объявить об этом. Мало того, я не ответил ни разу. Я дожил до окончания контракта, тихо собрал вещи и тихо вышел, ни с кем ничего не обсудив. Я очень земной человек, прекрасно понимаю, если я что-то хочу сделать, я это делаю, потому я в этой ситуации вам сразу сказал — я не собираю никому ничего отвечать, ни с кем бороться, я просто буду делать то, что я могу, то, что я умею, а дальше люди пусть судят уже о делах.

    Пишут,что задействованы разные связи, контакты, что это такая битва зукулисных титанов.

    Н.Цискаридзе: Вы знаете, это то же самое, как с выходом на сцену. Я когда пришел в московское хореографическое училище, поступил туда, это очень смешной факт, моя фамилия Цискаридзе, а министром иностранных дел на тот момент был Шеварднадзе. Разница между Цискаридзе и Шеварднадзе гигантская, но кто-то пустил слух, что это мой дядя. Когда через много-много лет Эдуард Амвросиевич, будучи президентом Грузии, мне вручал орден чести за вклад в мировое искусство, я ему это рассказал. Я сказал: «Представляете, сколько лет меня травили тем, что я ваш племянник, а мы только с вами встретились. Это было спустя 20 с лишним лет. Я всю жизнь с этим сталкиваюсь, но на сцену выходил я, и я доказывал, что я имею право быть на этом месте. И доказывал это право 29 лет.