Dans Nobles, сапсибо большое! Ждем с нетерпением подробных рассказов, впечатлений, больше фото. И , может быть, нам повезет, и видео кто-то писал. Очень хотелось бы.

Дорогие друзья, добрый вечер!  Начну с фоторепортажа, чтобы долго не томить вас ожиданием подробного рассказа, для этого нужно некоторое время, потерпите.. И простите за не очень качественные снимки.

А вот, кстати, еще одно интервью СФ 2008 года, которое безумно интересно читается с позиций сегодняшнего дня. И, там кстати, о Ратманском.

Большое интервью Сергея Филина
В конце апреля  я, как писала ранее, встречала с Сергеем Филиным, на предмет интервью для английского журнала Dance Europe. Встреча, как часто бывает в таких случаях, затянулась на два часа, а интервью вышло далеко за круг тех вопросов, который был очерчен потребностями и объёмом журнала. Поэтому мы договорились, что полное (но всё равно с купюрами) интервью я смогу опубликовать в своём блоге после того, как выйдет в свет печатное издание (июньский номер Dance Europe уже появился).

С 6 марта премьер Большого театра Сергей Филин занимает пост художественного руководителя балета Московского академического музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко (МАМТ).

                 - Означает ли это, что на этом твоя карьера танцовщика заканчивается?

                 - В июле заканчивается мое сотрудничество с Большим театром. Это не моё желание, а моё решение, которое я принял в связи с предложением и назначением на пост худрука театра Станиславского. До конца сезона я надеюсь появиться на фестивале, посвященном Марине Тимофеевне Семёновой, 8-го мая в бенефисе Цискаридзе. Танцевальная карьера может и будет иметь продолжение, но это не будет связано с серьёзным творческим процессом в Большом театре.

                    - Мог бы ты отметить самые яркие моменты своей карьеры танцовщика?

- Я нигде это красным фломастером не помечал, но, наверное, самое яркое событие в моей жизни то, что меня вообще взяли в Большой театр. Удивительно, но ровно 20 лет назад, в декабре 1987 года, когда я ещё учился в МАХУ, руководство театра Станиславского два часа меня уговаривало подписать договор, чтобы я стал артистом этого театра и танцевал здесь все спектакли. Мне обещали многое и сразу. Тогда я взял тайм-аут, чтобы подумать, а через две недели узнал, что Григорович берёт меня на работу в Большой театр, и тогда я отказался от предложения театра Станиславского. Но хочу сказать, что отношение к этому театру у меня было очень уважительное, это был один из тех театров, в котором я не просто хотел бы работать, а работал бы с удовольствием: он мне нравился своим репертуаром, атмосферой, которая в нем была. Те спектакли, которые я смотрел как зритель из зала, производили на меня бóльшее впечатление, нежели спектакли, увиденные мной в Большом театре и где-то ещё. Например, «Лебединое озеро» в театре Станиславского мне нравилось намного больше. И вот 20 лет спустя, в декабре 2007 года руководство театра Станиславского вновь пригласило меня, но теперь уже на должность художественного руководителя балета. Я опять взял паузу, хотя сейчас мы думали вместе – и я, и руководство театра, и в итоге принял решение.

Когда я уже работал Большом театре, первым событием для меня стало знакомство с Николаем Романовичем Симачёвым. Он удивительный человек, замечательный педагог, который не просто заставлял нас учить новые партии, а буквально бегал за нами с палкой: у него реально была в руке палка, которой он меня и Андрея Уварову бил по ногам для того, чтобы мы выжимали из себя максимум и понимали, что у нас нет дороги назад, и мы должны пробиваться вперед.

Второе значимое событие – это знакомство с Галиной Степаненко, которая сыграла  роковую роль в моей профессии. Она не просто начала учить меня и дала возможность работать с ней, она открыла те двери, которые были для меня закрыты. Благодаря нашей работе с Галей, я познакомился с  Мариной Тимофеевной Семёновой. На первых репетициях, которые я проводил с Семёновой, она доводила меня до слёз, и  я не хотел на следующий день идти в театр. То, что она  говорила, мне казалось, было достаточно, чтобы больше вообще не заниматься этой профессией. Когда она меня увидела, сказала: «Ууу, мальчик, вам сначала надо научиться стоять, потом надо научиться ходить, а когда вы научитесь этому, тогда мы с вами будем уже танцевать.» Это был сложный и тяжелый процесс, но знакомство с Галей Степаненко я считаю одним из самых важных этапов в моей профессии. Все мои первые спектакли были благодаря ей, она заставила меня прежде всего поверить в то, что я могу это делать. И то, что у меня есть возможность танцевать и характерные, и классические, и неоклассические роли, это её заслуга.

Третье - это то, что моим педагогом стал Николай Борисович Фадеечев. Я не помню сейчас, как это произошло, но считаю это подарком судьбы.

Четвертое - это начало работы с моей любимой  балериной Ниной Ананиашвили. Благодаря тому, что она сделала меня своим партнёром, я стал очень много ездить за рубеж, делать много новых спектаклей, которых у меня никогда бы не было ни здесь, ни там.

А если говорить о  ролях, то, конечно, это Зигфрид в «Лебедином озере» Григоровича, Джеймс в «Сильфиде», Ромео в «Ромео и Джульетте» Лавровского. Это работа с Пьером Лакоттом над «Дочерью фараона», знакомство с Флеммингом Флиндтом, когда мы сделали его «Урок», а также спектакли Алексея Ратманского, где я был первым исполнителем. Я бы не стал в этот список вписывать «Золушку» Посохова – она не получилась, потому что на неё было отпущено очень мало времени. Если бы «Золушку» мы делали хотя бы три месяца, а не полтора, получился бы другой балет, но когда мы набегу в коридоре сочиняли вариации и коды, потому что через 20 минут нужно стоять на сцене, а там, когда играет оркестр, ты должен что-то делать, а для этого заполнить музыку, а помимо тебя там ещё двадцать человек, которые тоже должны что-то делать… Когда я сейчас слышу, что «Золушка» не получилась, и она такая разэтакая, да, я с этим согласен, но я понимаю, что идей много... Но да, вот она такая радикальная…Все знают, что по сказке есть добрая фея, ну у нас добрая фея – Барыкин, ну и что? Была у нас возможность сделать хороший необычный современный спектакль, но мы эту возможность упустили, потому что нельзя в таком театре, как Большой, делать спектакли за полтора месяца, я считаю это – преступление. Хорошая бы получилась «Золушка», если бы больше ей уделили времени, а не репертуарным спектаклям, если бы мы украсили все эти танцы и шкафы, все появления жуков-пауков... Можно было бы сделать всё красиво, а не ту тупую погоню, например, но когда нет времени, как бы ты не хотела, ты не можешь сотворить чудо. Чудес не бывает. Юрий Кузьмич Владимиров всегда на репетициях, когда ученик капризничал: «Я завтра сделаю, а сегодня я не могу», говорил: «Чудес не бывает».

                  - Сложно было принять такое решение - оставить Большой театр, когда ты еще в хорошей форме танцовщика?

                  - Сложно. Я знаю, что мне тяжело будет перестать танцевать – и физически, и морально, потому что это - не просто профессия и привычка, это - моя жизнь. Ведь премьер балета - это не только спектакль, который начинается в 7 часов вечера и заканчивается в 10, а с ним заканчивается и твоя работа. Нет. Весь образ жизни, который ты ведешь – это работа премьера Большого театра. И вот эта жизнь у меня заканчивается. Надеюсь, жизнь в новом качестве будет не менее интересной…

                   - А от аплодисментов отказываться тяжело?

                   - Нет, это не тяжело. Это самое лёгкое, от чего можно отказаться. Аплодисменты я буду слышать теперь в своём театре в качестве художественного руководителя, каждый вечер находясь в зале по другую сторону, и радоваться успеху своих артистов… Я мог бы подумать про что угодно, но про аплодисменты… Я бы даже скорее подумал про цветы! То количество цветов, которое мне выносят на сцену… Но подумать только из того соображения, что я эти цветы потом могу раздать маме, сестре, тем людям, которых я очень люблю. А аплодисменты, успех – нет…

                    - Но ведь говорят же, что сцена –  наркотик, на неё тянет, когда артист уходит, потому что ему не хватает этого внимания, энергетики, идущей от зрителей.

                    - Нет, такого у меня нет. Я думаю, можно компенсировать потерю этого внимания, скажем, участием на телевидении, на радио, в СМИ. Если ты всё время в работе и если ты делаешь что-то лучше, больше и интереснее другого, тогда, кем бы ты ни был, и как бы не менялась твоя ситуация или шапка у тебя на голове, всё равно это приковывает определенное внимание. Но это - не цель и не задача, без этого можно существовать, и человеку не это нужно. Если я буду что-то делать, и мне будет удаваться приводить это к какому-то результату, это будет бóльшей компенсацией, нежели успех, цветы, внимание. Для мужчины вообще самое главное - это результат, окончательный момент, который его удовлетворял бы. И даже не деньги главное, потому что они могут радовать один-два дня.

                    - Тебя уже представили труппе МАМТа, означает ли это, что ты уже полноправно работаешь худруком или такая работа начнётся лишь с нового сезона?

                    - Официально с 6 марта я уже художественный руководитель балета. У меня были договоренности и контракты, начинавшиеся с марта и апреля, я вынужден был от этого отказаться, потому что должен какое-то время находиться в коллективе, чтобы всех посмотреть и узнать хотя бы по именам. Это невероятно сложно -  запомнить имя-отчество всех, кто входит в администрацию, секретарей, педагогов, репетиторов, не говоря об артистах. Я привык общаться немного на другом уровне, и для меня это очень сложно. Но сейчас я уже работаю в полном объеме. Просто когда у меня закончится договор с Большим театром, моим основным местом работы будет этот театр. По плану тут пока ничего и не может происходить такого, что хотел бы я, театр работает в том режиме, в котором он должен был работать до меня, и никаких крупных действий с моей стороны пока быть не может. А с сентября план премьер, составы, приглашения педагогов и т.д. - все уже будет зависеть от меня.

                    - На сколько лет этот контракт?

                    - Первоначально на три года.

                    - Мог бы ты уже сейчас дать оценку состоянию труппы МАМТ?

                 - Могу. Состояние хорошее, рабочее. Основное, что мне нравится: я вижу желание людей, их возможности, они делают хорошие шаги вперед прямо на глазах. Коллектив в основном молодой, со своими лидерами и именитыми премьерами. Как ни странно, нет середины.

                  - Следовательно, может быть пополнение труппы?

                  - Да, на сегодняшний день любой талантливый человек, который достоин того, чтобы танцевать в Москве, на сцене этого театра, если у него есть такое желание и умение работать в коллективе, может прийти сюда. Никаких ограничений нет. Но стратегически, я считаю, правильным брать артистов, которых должен воспитывать театр в своем коллективе. Это конечно процесс сложный и не такой быстрый, как хотелось бы, но тем не менее это дает результат. Это - дыхание театра, которое мы чувствуем, куда бы мы не пришли. Один из самых серьёзных подвопросов здесь - это репертуар. Я, как руководитель, прежде всего, должен понимать, что я приглашаю этих артистов для того, чтобы спектакли, которые у меня идут, и те роли, которые в них есть, подходят именно этим артистам, которых я беру; что эти артисты мне будут необходимы в этих ролях, спектакли с ними будут блистательны, и публика будет идти на этих артистов. Процесс пополнения труппы всегда должен отвечать на вопрос - для чего ты это делаешь. Кроме того, я думаю, будут и новые педагоги – гостевые, а может быть и постоянные, если удастся понять, что кто-то готов работать в коллективе, что сложно на сегодняшний день.

                   - А как обстоят дела с практикой приглашения guest-star?

                   - Это не вопрос. Для того чтобы театр сегодня мог существовать, его двери всегда должны быть открыты. Общение с миром необходимо, и нужно общаться как можно больше для того, чтобы театр жил полноценной жизнью, иначе театр задохнётся, не будет никакого развития.

                   - Мог бы ты определить стилистическую основу балетов театра. В каком соотношении в этом театре может быть классика, неоклассика, современная хореография?

                     - Поскольку театр академический, я считаю, что здесь первична классика. Это то, что мы должны всегда беречь и сохранять в идеальной форме. Если коллектив может показать высокое качество в классическом спектакле, это значит, что он будет долго жить и работать, придёт молодежь, которая будет воспитываться в этих традициях. Все, что касается поисков новых спектаклей, современных, должно идти параллельно. Я думаю, какую-то работу должна делать молодежь. А те артисты, звезды, которым больше подходят классические спектакли, может быть и не будут работать над какими-то поисковыми спектаклями. Самое страшное, что может произойти, это, когда классический танцовщик понимает, что современный спектакль танцевать намного легче, потому что пластика в нем более свободная, раскрепощённая, она не имеет жестких критериев. Самый сложный здесь процесс – вхождение, когда ты начинаешь учить язык новой пластики. Когда ты проходишь этот барьер и осознаёшь, что тебе этот спектакль делать интереснее и легче, зарплата та же, а успех не меньше, то вернуть тебя потом обратно в балет «Спящая красавица» и «Баядерка» очень сложно. Могу сказать о себе - когда я начинал делать современные спектакли, которые были не сравнимы с классическим репертуаром, желание вернутся к ним просто пропало. И сейчас я уже не выхожу в роли Принца в «Лебедином озере», хотя нет никаких серьезных препятствий. Но для этого как минимум неделю я должен не вылезать из зала для того, чтобы моя стопа, например, попадала в пятую позицию, чтобы мои плечи были не на ушах, чтобы мои глаза не вылезали из орбит.. Это – адский труд, кропотливейшая работа, которая не имеет никакой благодарности. Вся пресса напишет, что это – смертельная скука, что это смотреть невозможно, что это – нафталин и т.д. И поверь мне, объяснить артисту, что это не так, очень сложно. Это - одна из самых серьёзных задач. Я считаю, что классический репертуар здесь, в этом театре, должен быть первичным, и работы у нас будет много. Мы будем восстанавливать классические спектакли, которые были в театре, в первую очередь это балеты Дмитрия Брянцева.

                    - Я как раз и хотела спросить, что, по твоему мнению, может быть изюминкой труппы?

                    - На сегодняшний день это – драмбалет, но не тот утрированный, конечно, что был в советские времена.. Это те спектакли, в которых актёры имеют возможность представлять себя как актеров в драматических ролях, будь то комедия или трагедия. Но у нас большие возможности и потенциал. Уверен, со временем, мы осилим  и достойно покажем Бурнонвиля и Баланчина, неоклассические балеты модных хореографов современности.

                 - За всю карьеру в Большом театре ты "пережил" довольно-таки много худруков, можно сказать, накопил колоссальный опыт наблюдений. Наверняка было что-то положительное. Собираешься ли ты это положительное использовать здесь?

- Так случилось, что за 20 лет руководителей было действительно много. Всё самое лучшее, что я запомнил, я постараюсь постепенно, не сразу, понимая, что необходимо, а что нет, внедрить в процессе работы здесь. И, конечно, самое главное – ни в коем случае никогда не совершать тех ошибок, которые они допускали. То, с чем мне самому пришлось сталкиваться, то, через что мне самому пришлось проходить, я должен делать иначе, по-другому.

Мне надо было все объявления снимать, отдельно складывать и хранить – это такая история! Как-то, когда худруком был Акимов, мы с Ананиашвили пришли к нему и официально попросили, чтобы нам разрешили поработать с Ратманским  в одном из больших залов после 9 вечера, когда уже нет репетиций, потому что Ратманский тогда делал балет «Леа». Я и Нина были уже премьерами Большого театра, и мы подумали - ну что нам скитаться где-то, когда мы могли бы в родном театре спокойно ночью прорепетировать, все равно зал пустой. «Ратманский? Да я его знаю прекрасно, я же в Дании работал! - сказал Акимов. - Это – профанация! Нет, исключено. У меня вот -  стопка предложений, никого не пускаем». И на следующее утро я прихожу, а напротив канцелярии висит объявление: «Категорически запрещается использовать для самостоятельных работ балетные залы и концертмейстеров». Мы были вынуждены здесь репетировать, танцевать спектакли, а потом по ночам снимать на Садовом кольце в подвале какой-то школы баскетбольный зал. Вот там был поставлен балет «Леа». После чего, когда уходил Акимов, во всех газетах, что я читал, он говорил, что «это -  мой приемник», чуть ли не «я его нашел и все сделал для того, чтобы Ратманский стал худруком».

И вот теперь, когда я принимал решение уйти в этот театр, я  предварительно зашёл к Ратманскому и попросил: «Алексей, я бы хотел остаться в театре педагогом». Он ответил: «Это замечательная идея, Сергей. Вы так много могли бы сделать для театра с вашим опытом. Но я сейчас не готов к разговору. Нет, ну если вы хотите, вы можете попробовать». Я говорю: «Как, вот так просто прийти и сказать – ребята, я теперь педагог. Это что самодеятельность какая-то?» - «Нет, ну вы можете попробовать». Я говорю: «К чему мне пробовать, я вам вопрос задал и хочу получить ответ хотя бы предварительный – да, нет. Нет – это тоже ответ». А он: «Вот я сейчас не готов...» Когда я вышел из кабинета, понял, что если даже этот человек, с которым я столько времени проработал в совершенно разных условиях, не может мне ничего  внятно  сказать о моём будущем, на что я могу рассчитывать? Это – всё, конец. Просить у кого-то я не буду, я ни одного спектакля в Большом театре, ни премьеры в первом составе или в десятом не просил. За что я себя и уважаю. Наоборот, меня просили, я отказывался, если не был готов или понимал, что этот спектакль не мой, и так было всегда. Даже при Григоровиче.

Однажды он меня вызвал и сказал: «У вас через месяц «Спартак», идите – работайте». Я  сказал, что не буду танцевать Спартака, потому что не чувствую себя Спартаком - я совсем молодой ещё тогда был: «Понимаете, для того, чтобы выйти, подняться над сценой Большого театра и открыть вот так вот руку, чтобы все, кто стоит за мной, поверили мне и за мной пошли, я этого не чувствую. Я должен это чувствовать Вот Красса я бы с удовольствием станцевал, потому что это чуть-чуть другое. Красса я бы хотел станцевать». А он говорит: «А Красса я вам не дам» -  «Почему?» - «Ну, потому что у вас нет злости.» А потом сидит, так смотрит в глаза: «Нет, я не знаю, может вы в жизни самый злой человек? Но сценической злости у вас нет. Всё, идите, работайте». Я говорю: «Нет, Юрий Николаевич, я Спартака танцевать не буду.» - «Это почему? Это не вы должны решать, а я! Я это решаю, а вы идите и работайте» - «Нет, я не хотел бы, чтобы так было, но я танцевать Спартака не буду, пока, во всяком случае. Я считаю, что это рано» - «Но считать должен я!» - «Ну, я вам сказал своё мнение» - «Ладно, мы потом вернемся к этому». И он не отобрал у меня ни одного спектакля и никаких препятствий не создавал. Это был разговор гения, человека, который Величина, который прожил огромную жизнь, с огромным опытом. Я его более чем уважаю. После этого разговора я станцевал «Баядерку», «Спящую красавицу», «Сильфиду» - премьеру, кстати, и пошло-поехало. И больше никогда он не предлагал мне станцевать Спартака. Вот так, нормально поговорив с человеком, очень многое можно решить. За 20 дней, что я  находился здесь в театре, я уже со всеми пообщался.

                 - Насколько я понимаю, ты сейчас пока не можешь озвучивать свои планы относительно новых постановок театра, но может быть скажешь, по какому принципу они подбираются?

                 - Это то, что я бы хотел здесь видеть и как, и, конечно, есть что-то, что было запланировано до меня, включая подписанный контракт с Фрэнком Андерсоном (Датский королевский балет), который будет делать балет Napoli. Но я хочу поменять эту программу и сделать наподобие той, что когда-то шла в Большом: «Консерватория», «Ярмарка в Брюге», «Фестиваль цветов»,  и последний акт «Неаполя». Это просто супер! А потом будет очень много нового.

                 - А «Манон» будет, о ней давно слухи ходят?

                 - О «Манон» пока думаем,  но я боюсь что-либо говорить, потому что, как только о чем-то скажешь, начинаются проблемы.

Если говорить в общем, то есть всегда три составляющие спектакля, который ты берёшь в репертуар. Либо ты берёшь, потому что это надо, второе, потому что это – касса, и третье, ты берёшь для воспитания, для роста коллектива. «Надо» - потому что это политика, это модно, это модный хореограф, течение времени, это юбилей, год какой-нибудь, скажем Чайковского. Т.е. это надо, и  мы это делаем. Так, как мы столкнулись в Большом с балетом «Болт» к юбилею Шостаковича. Второе – это кассовый спектакль, т.е. мы берем спектакль, понимая, что у нас каждодневно будет полный театр. А третье ничего общего не имеет с первыми двумя, но я понимаю, что, работая над этим спектаклем, мои артисты растут, и я их готовлю к тому, что будет потом.

                    - Аналог можешь привести в Большом театре? Можно ли, например, Мясина отнести к третьему?

                    - Мясина я бы отнес к тому, что «надо», потому что Ратманскому сделать эту программу потому, что для чего-то это было надо. Если б оно «упало» на Новой сцене, это было бы к месту, и тогда бы я это отнес к третьей части. Но на сцене Большого театра это странновато смотрелось. Может я не прав, потому что актёры всегда чуть-чуть по-другому мыслят, но я смотрел из зрительного зала и не один раз, чтобы понять почему. И я не понял. К третьему я бы отнес такие балеты, как постановка Уилдона – это не касса у нас и это не «надо», может быть модное имя, но зная нашу публику, репертуар и традиции, я заранее понимаю, что это не то модное, которое необходимо. Но на Уилдоне актёры учились другой пластике. Потом «Игра в карты» Ратманского – это именно для развития: они поработали, получили некий драйв, множество каких-то  комбинаций движений, которые потом им будут помогать. И действительно, в других спектаклях многим танцевать легче, потому что после такой прокачки, постоянного движения, выйти, скажем, в роли Щелкунчика или Принца намного легче.

Ещё к этой группе я отнес бы балет Эйфмана ("Русский Гамлет" - прим. моё). У него своя компания, его лицо, т.е. сказать, что это «надо», нельзя. Ведь он, вот, есть Борис Эйфман, и ничего больше не было, никакого юбилея, никакой фишки, моды тоже не было. Это что-то, что существует совершенно отдельно. О кассе вообще смешно говорить, потому что в тот период купить билет в Большой театр вообще было невозможно, всегда были аншлаги. Я помню «Золотой век», на котором весь зал был битком забит иностранцами, но они сидели, ржали в полный голос и все время спрашивали: «А это кто, а чего происходит? А почему сети?» О кассе тогда вообще думать не надо было, но что касается воспитания…

Я тогда репетировал этот спектакль Эйфмана, и остановило меня лишь то, что я совершенно случайно узнал, что он не будет долго идти. Но я провёл работу, и это было интересно. Именно для роста, что ты познаешь совершенно другую пластику, то, как она рождается… Ты видишь, что его артисты практически не ходят в класс, они нарабатывают все на репетициях, и могут в зале проводить по 7-8 часов. Они набивают эти комбинации до такой степени, что ночью их разбуди, они вскочат и всё это сделают, не задумываясь, не греясь, не выворачивая ноги, не ставя пятки. Я помню, там были две пары солистов, которые приходили к нам на класс, смотрели и удивлялись: «Как же вы все занимаетесь классикой!» Они бы хотели, но уже привыкли к другой статике, тяжести, ощущению пола сцены. Но, тем не менее, это было полезно. Как раскрылись там Гуданов, Александрова! Это была классная работа. Мы недавно в Токио с Машей танцевали дуэт Фаворита и Королевы – был дикий успех.

Вот и у нас будут спектакли, которые будут танцевать молодые ребята, мы будем искать, что-то делать. Я бы хотел, чтобы были оригинальные спектакли, то, что рождается здесь, в стенах театра и на тех артистов, что здесь работают? Это важно и самое сложное, что может быть в большом театре. Я думаю над тем, чтобы была идея драматического спектакля, красивая история со множеством ярких ролей. Только я дам хореографу не полтора месяца в зале и месяц сцены, а полтора года минимум, для того, чтобы он мог этот балет не просто родить, а полностью себе нафантазировать и прочее. Т.е. полтора года на подготовку и еще полгода, чтобы мог поставить, тогда есть вероятность, что этот балет получится.

- Сейчас утром ты всё ещё ходишь на класс в БТ?

                   - Да, в 10 утра урок в Большом, в половине двенадцатого я уже здесь, досматриваю классы и присутствую на репетициях текущего репертуара. Мне интересно посмотреть, как артисты работают. Затем бумаги, планирование, встречи, переговоры…Потом, если у меня есть в Большом спектакли, иду туда, репетирую. А после этого снова приезжаю сюда смотреть спектакль.

                   - То есть свободного времени нет совсем?

                   - Пока нет. Когда я прихожу домой, пью чай и падаю на кровать. Утром мой ребенок застаёт меня в одной и той же позе – завязывающим шнурки. Он  каждый раз спрашивает: «Папа, ты куда пошел?» - «Я на работу» – «А зачем?» А вечером, когда я возвращаюсь, он уже спит. Пока тяжело, пока я устаю.

                   - У тебя двое сыновей, как ты отнесешься, если они захотят в балет?

                  - Старший сын Даниил, ему 11 лет, уже сказал: «Папа, что угодно, только не балет».  А младшему Александру пока всего два с половиной года, и, подпрыгивая, дома он кричит: «Это так мой папа танцует!»

Селена, вот так усаживают в лужу лгунов!   

огромное спасибо! очень позитивно!!!

Это была камерная встреча  студентов-юристов с  всенародно любимым  народным  артистом Николаем Цискаридзе. Встреча была организована  его  адвокатом,  директором Института адвокатуры Светланой  Володиной. Вы сможете её найти на одной из фотографий, выложенных мной ранее.  Встреча началась с того, что Володина выступила перед  студентами и сказала, что перед ними человек, который не нуждается  в представлении как артист.  Цискаридзе, прежде всего личность, со своими принципами, который не может называть чёрное  белым. И что  надо верить, что наступят такие времена, когда  будут цениться именно такие личности…
Первым вопросом от студентов был  связан с его учёбой в Университете имени О.Е. Кутафина (МГЮА) и связывает ли он своё будущее с этой профессией. Он ответил категорически - нет. Он человек гуманитарный и  не его стезя копаться в документах … Он хорошо это понял, когда столкнулся с коллегами в суде и не завидует тем,  кто занимается этой профессией… Все его ответы на вопросы перемежались с  видео-фрагментами из спектаклей с его участием, которые проецировались  на большом экране. На вопрос хочет ли он вернуться в Большой театр, он ответил, что не хочет. На вопрос будет ли он где-нибудь работать, он ответил,  что конечно будет, а на вопрос когда и где ответил загадочно - вы скоро узнаете. На вопрос,  когда? Ответил, что о всем, что его касается,  узнают очень быстро и засмеялся. На вопрос,  каким он видит будущее Большого театра? Он пошутил, сказав, что все  там будут юристами…Говорил об издержках публичной профессии. Не знаешь, где тебя сфотографируют, а потом разместят, да ещё прокомментируют…

yalouz спасибо за рассказ.  Сквозь Ваши слова просвечивает улыбка Николая. Даже дышать стало легче)

YALOUZ, спасибо за рассказ о встрече. Сидим, ждем новостей, так хочется позитива! Николаю Максимовичу удачи и всех благ!

HELEN, спасибо за еще одно интервью с Филиным. Какой конформист этот Акимов, нет чувства собственного достоинства, зато вечно счастлив и при должности. А были у Филина и здравые рассуждения и планы, и куда все делось. Возможно, это были просто слова, слова...

А я сегодня под впечатлением того, как Никита Михалков указал на то, что наш предыдущий президент объяснял, что мы - молодое государство: нам только 20 лет. Так что Новикова прямо в тренде: в СССР не было балета "Спартак", а 20 с небольшим лет назад не было России.

А где мы все кому за 20 лет жили??? Предыдущий президент тоже за 20 лет перевалил уже давно!

Отредактировано рида (2013-10-22 01:28:13)

Эмммм... А чего веселее-то, если он, похоже, в БТ не собирается?...
Я что-то думала, что до нового года этот вопрос решится...

AnnaG, как я Вас понимаю,  мне тоже невесело.
Но тут как-то все решили с уважением отнестись к его выбору не возвращаться 
в театр Карабаса Барабаса, чтобы не ощущать себя плавающим брассом в унитазе.
Пусть будет так, как удобнее и комфортнее ему. Но что же нам предстоит узнать? Сгораю от любопытства...