Надо посылать оба письма не объединяя.

Я боюсь, что особой  реакции на письма не будет. Ответят, что идет следствие, и до его окончания никаких выводов не будет. Единственное, это то, что  могут запретить распространять сплетни, но как? у нас же нет официальной цензуры (зато скрытой, выгодной определенным людям хоть отбавляй). Но все должны знать и другую позицию, отличную от официальной! особенно важно, чтобы это  широко освещалось!! Но как заставить прессу осветить другое мнение??? Они все гонятся за сенсацией... и подчиняются определенным людям.

Селена,фамилии разные.Если и подписали два -три человека оба письма,можно посмотреть.А так  1-е почти на месяц раньше было выложено на демократоре,а потом второе с ссылками на публикации. Только на демократоре 550 подписей.А сколько остальных...

Уважаемая Шпак!
   С Вашей точки зрения Филин настолько был наравнодушен к Лине что собственную жизнь и карьеру поставил в зависимомть от нее? Тогда это называется по другому. Он был в нее влюблен. Вы это имеете в виду?

Полагаю, что на такие должности ради молодой балерины не "бегают". Как сказала сегодня в одном из телеинтервью А. Волочкова: в БТ в последнее время все решают деньги и протекция. (это не цитата, а общий смысл)
НЦ в одном интервью говорил, что А.Воронцову приглядела Е. Максимова, и после ее смерти ЦН  стал ее педагогом.

Я признаться только после этих публикаций узнала, что,оказывается, ученица Цискаридзе была в особых отношениях с Филиным. Сказать откровенно все это описание оплачивал квартиру одевал обувал звучит более чем странно. А это точные факты? Этим газетенкам ни в чем нальзя верить. И говорить о предательстве....у них был подписан договорй? Я плачу за преподавателей но потом ты приходишь в наш театр.  Я читала что ею восхищались Максимова и Васильев. Цискаридзе начал заниматься с Линой после ухода Максимовой и по ее просьбе. Она просила присмотреть за талантливой девочкой. При чем здесь филин?

Николай Цискаридзе: У меня в театре нет ни друзей, ни врагов. А на завистников мне наплевать. Настоящих королей никто не свергает

16:50 6 марта 2013

Премьер Большого Театра Николай Цискаридзе о коварстве коллег и нравах, царящих в «главном храме искусства».
Фото: Агентство "Фото ИТАР-ТАСС"
Персоны: Николай Цискаридзе
Организации: Большой театр

Рамазан Рамазанов

Версия для печати

Премьер Большого театра Николай Цискаридзе рассказал корреспонденту "Вечерней Москвы" о коварстве коллег и нравах, царящих в «главном храме искусства».

- У каждого Моцарта в искусстве есть свой Сольери. Скажите, много вам делают пакостей ваши недоброжелатели?

- Мне кажется, что эти гадости-пакости служат лишь стимуляторами в преодолении преград и препятствий на пути человека. Ценна не сама преграда, а победа над ней. Я как раз тот человек, который всегда переступит. Награды и титулы мне давали в непростые моменты моей жизни. Как какая-то гадость в жизни, меня награждают очередным званием. Мне очень дорога награда 2005 года, данная мне Францией за «Вклад в искусство». Но этому предшествовала целая кампания по очернению моего имиджа и моей профессиональной деятельности. Завистников всегда хватает. Купленные балетные критики, которых наняли мои конкуренты, старательно выдавали гнусные статейки о падении моего профессионализма и творческой несостоятельности. Они все время пишут обо мне гадости в прессе и пытаются развенчать меня. И вот, в разгар этой газетной истерики, когда меня в очередной раз облили грязью в прессе, Франция вручила мне орден за вклад в искусство. Это было так кстати и ударило по морде всем этим купленным писакам, что лучше не придумаешь. Я торжествовал. Потому что Франция - та страна, которая придумала балет, и со времен Григоровича, Плисецкой и Васильева никто еще не получал подобного ордена. Я был следующий. И весь это «черный пиар» в одночасье лопнул как мыльный пузырь. Это было очень знаково.

- Коварство коллег закалило вас?

- Я просто привык к ним. Причем, с малых лет. Я был готов к подвохам с детства, ведь все начинается с детства. Я был лучшим учеником в школе и часто получал по башке за свое отличие от других. Зависть ведь не дремлет никогда. С моим приходом в балетную школу при Московском хореографическом училище, все поняли, что появился ученик, который затмит всех. Есть объективные вещи: во-первых, у меня были самые длинные ноги, во-вторых, способности, которых не было ни у кого во всей школе. Выпустился я в 1992 году, и по сей день из Московского хореографического училища мальчик с такими данными ногами не выпустился. Он просто туда не пришел.

- Может быть, их злил еще и тот факт, что простолюдин бил наотмашь своим талантом даже детей чиновников Большого театра?

- Возможно, но мне это было неведомо. Я просто трудился и трудился до седьмого пота. Я понимал, для чего я поступил в училище. К тому же всегда помнил наказ своей матери Ламары Николаевны Цискаридзе: «Сынок, будь или первым, или никаким». Именно благодаря ей, возможно, я и стал, кем стал. Мама в течение полугода усердно занималась со мной по всем дисциплинам, делала со мной все уроки, по сути, училась вместе со мной. Хотя, должен сказать, что поначалу она не особо и хотела видеть во мне балетного танцора и тайно надеялась, что со временем балет мне надоест. Но чем дальше, тем сильнее я влюблялся в это искусство. Мама, видя мою страсть к танцам, однажды пришла к Пестову и сказала: «Мне нужен результат. Если нужно бить моего сына - бейте, но мне нужно, чтобы мой сын не был в кордебалете, а блистал в основном составе». Я хорошо помню эти слова. Я хотел стать первым, и сегодня я премьер лучшего театра страны. Это не бахвальство, поверьте, а просто я называю вещи своими именами.

- Вы такой самоуверенный тип. Неужели никогда не сомневались в себе и своих возможностях?

- Я всегда знал, что должен быть первым. И все знали, что этот мальчик дойдет туда, к чему стремится, и я не раз за спиной слышал шепот театралов, что в Большой пришла новая балетная звезда. Поначалу они просто не могли выговорить мою фамилию и говорили: «гений с грузинской фамилией». Даже будучи в кордебалете, я все равно чувствовал себя первым. Помню, когда в свой первый сезон работы в Большом я стоял среди рабов в «Спартаке», у меня было ощущение, что все зрители смотрят только на меня. Еще с детства во мне присутствовало ощущение превосходства, словно я должен был стать первым. Моя няня всегда читала мне не сказки, как всем детям, а вполне взрослые книжки. В шесть лет я уже знал, кто такой Дзеффирелли, тогда как все мои сверстники были уверены, что это название какого-то страшного заболевания (смеется). В этом же возрасте я уже был знаком и мог вполне внятно пересказывать все трагедии и комедии Шекспира и знал причину, подвигнувшую Анну Каренину броситься под колеса поезда.

- А вы не боялись, что вам могут нанести физические увечья, дабы вывести вас навсегда из балетного строя?

- Разве я похож на трусливого человека?

- Нет. Я даже слышал, что в порыве ярости вы можете дать обидчику по лицу?

- Могу, и очень легко.

- А что вас может подвигнуть на такое?

- Да что угодно. Хамство людей и их гнусные поступки. Ненавижу хамов и проявление агрессии в любой форме. Меня легко спровоцировать на ответную реакцию, я очень быстро эмоционально вспыхиваю и могу рукоприкладствовать. По сути, я нормальный адекватный человек, пока кто-то не позарится на мою территорию. Вот тогда-то во мне закипает кавказская кровь. Я всегда все говорю прямо в лицо, и некоторым это не нравится, а мне наплевать. Из-за этого мне приписывают сложность моего характера, хотя это не так. Да. Я не умею и не желаю лебезить и предпочитаю прямоту в отношениях. Если кому-то не нравится такой Цискаридзе, не стану навязывать им свое общество. И меняться я тоже не собираюсь в угоду кому-то и чему-то. Благодаря своему упрямому характеру я и добился всеобщего признания и многочисленных наград. Бесхарактерный и бесхребетный человек не добился бы этого никогда.

- А вы знаете авторов интрижек против вас?

- Ой! Всех. Я просчитываю их действия сразу, но они этого не знают. Ходят по коридору и за кулисами, вежливо здороваются.

- А они знают, что вы знаете об их проделках?

- Думаю, нет. Очень часто думают, что они настолько умны, что их коварные планы не удастся раскрыть. Если ты хочешь выжить, ты должен шевелиться.

- У таких, как вы, как правило, много недоброжелателей. Они мешают вам жить?

- Ой, да много чего. Причем, это делают не только мне, но и другим. Просто никто об этом не рассказывает.

- Расскажите тогда вы. Или вы стесняетесь?

- А чего мне стесняться? Я же не ворую, я говорю о себе и знаю конкретно. Главное - переступить через это и вытерпеть, и выйти победителем. В самом начале, когда я получил первую роль Меркуцио в «Ромео и Джульетте» Юрия Григоровича, меня должны были носить на руках пятеро «друзей». Эта славная пятерка вся состояла из уже взрослых танцоров, и все они, как выяснилось, жадно претендовали на партию Меркуцио. Они извелись желчью от зависти, что роль досталась молодому, еще мало кому известному Цискаридзе. И решили они мне подгадить на репетиции. Они должны были периодически перебрасывать меня на руках, но делали они это так, что я пару раз «приземлялся» лицом в пол. А на одном из прогонов я получил серьезную травму. Григорович все это видел и, как потом выяснилось, все понял, но вслух ничего не сказал и лишь объявил назавтра трехчасовую репетицию. Мы все недоуменно переглянулись, но перечить не стали. Так вот, все три часа, эти горе-носильщики проносили меня на руках, а к концу репетиции буквально выползали из зала. Вот такое было наказание! А в Лондоне, где я танцевал в балете «Корсар», мне нужно было успеть за 20 секунд переобуться. Я стал менять обувь и вижу, что резинка на туфлях порвана. Я хватаю у костюмерши иголку и нитку, на автомате пришиваю резинку и выхожу на сцену как ни в чем не бывало. А сам думаю, что такого быть не может, я ведь всегда проверяю все наряды и обувь перед спектаклем. И уже вернувшись в Москву, когда стал отпарывать наспех пришитую резинку, обнаружил, что срезана она была бритвой.

- Поняли, чьих рук дело?

- Естественно. Ведь в комнату, где хранились мои туфли, имели доступ лишь трое - Денис Матвиенко, Сергей Филин и наш костюмер. Но винить кого-то конкретно я не хочу, бог им судья.

- Вы удивительным образом нашли общий язык с руководителями театра. Вам даже Васильев передал свой гримерный столик, к которому не подпускал много лет никого. Как удалось завоевать его внимание?

- У меня были непростые отношения как с руководителем. А в зале у нас были отличные отношения. Он большой художник, и в своей профессии он всегда точно знает кто чего стоит. Он ко мне всегда относился внимательнее, чем ко всем. Все свои балетные спектакли в период своего руководства, были поставлены им под меня. Кроме балета «Балда», там просто не было моей роли. Он выделил из всей массы меня сразу. А как с руководителем у нас было много пререканий.

- Как вас, такого ярого бунтаря, еще не выжили из театра?

- Я не бунтарь. Я просто нормальный, принципиальный человек, не терплю несправедливости. У меня есть свои убеждения, которые я отстаиваю. Я всегда помню фразу: «Служить бы рад, прислуживаться тошно». Я не люблю лебезить, вылизывать все места руководителям, говорить, какие они гениальные и умницы, если это не правда.

- Но ведь в Большом так было всегда, и покорность в нем поощрялась?

- Может быть, но всегда были личности, которые имели право голоса. Я тот самый человек, который имеет право голоса, и я его заслужил.

- Но многие из тех, кто высказывал свое право, были изгнаны из театра, вас же носят на руках?

- Нет, меня никто на руках не носит. А что касается тех самых изгнанных, пока они могли работать, никто их не трогал, но как только срок их годности истекал, им вежливо намекали, что пора и честь знать (смеется). Я не исключаю этого варианта и всегда готов к этому.

- А разве можно творить с такими мыслями?

- Только с такими мыслями и можно работать. Надо всегда быть готовым. Главное быть победителем. Ведь ты должен остаться честен с самим собой. Я знаю многих людей, которых мне искренне жалко, у них сильно не чиста совесть и им непросто придется в последний момент жизни. А я не хочу этого допускать. Я хочу, чтобы у меня совесть была чиста. Меня так воспитали.

- Большой театр всегда был террой инкогнито, куда многим вход был запрещен и где протекала понятная только ему жизнь. Здесь не принято было выносить информацию за пределы его стен.

- Ну почему? Просто был период, когда вообще ничего не говорили, только хвалили, а был период, когда только ругали. Но ведь жизнь разная, есть в ней и черные, и белые краски и стороны. Одно дело, когда зритель видит лишь фасад нашей жизни, не вникая во внутренние проблемы театра, тогда как их немало, как и в любой работе. Как на заводе, как и в научном институте. Такая же борьба.

- Вы были вторым человеком после Анастасии Волочковой, осмелившимся вынести сор из избы…

- Я не выносил сор из избы. У Волочковой другая история. Ее уволили, и она пыталась восстановиться. Со мной скандалов не было. Я давал отпор очень жестко. Понимаете, все время хотят тебе показать твое место. Это должны делать те люди, которые имеют на это право. Но когда это делают те, кто не имеет на это право, я не послушаюсь их.

- Много врагов нажили себе в театре?

- У меня  в театре нет ни друзей, ни врагов, есть только коллеги. А на завистников мне наплевать. Это их проблемы. Зависть – тяжелое чувство. К зависти к себе я привык с 10 лет. Я живу с ней всю жизнь. У меня к ней выработался иммунитет. Страшно, когда никто не завидует, значит нечему. Настоящих королей никто не свергает.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Солист Большого театра признался в организации нападения на Филина

Солист Большого театра Павел Дмитриченко признался в организации нападения на художественного руководителя балетной труппы театра Сергея Филина.

Это следует из видеозаписи, которую в среду распространил пресс-центр столичногоглавка МВД.

"Я организовал данное нападение, но не в той мере, в которой оно произошло, - заявил солист ГАБТ в ходе допроса.

В среду ГУ МВД по Москве сообщило, что возможным мотивом нападения на Сергея Филина стало неприязненное отношение Дмитриченко к худруку.

Предполагаемый исполнитель нападения 34-летний Юрий Заруцкий, по данным следствия, купил кислоту в одном из магазинов автозапчастей в Подмосковье.

Еще один подозреваемый в нападении на балетмейстера, 31-летний водитель Андрей Липатов, на видео утверждает, что ничего не видел, а только привез и увез человека. По его словам, Заруцкий ему ничего не рассказывал.

Во вторник МВД сообщило о задержании троих подозреваемых в рамках расследования уголовного дела о нападении на Филина - солиста балета Большого театра Павла Дмитриченко, предполагаемого исполнителя нападения Юрия Заруцкого и водителяАндрея Липатова. Все они уже написали явку с повинной (далее…

Да, с самого начала было ясно, что филин- та еще штучка, бабник, и откровенно непорядочный: порядочный не стал бы приближенным иксанова. За что боролся... А Воронцову жаль, этот бабник испортил ей жизнь и -теперь уж точно-карьеру. Но каков иксанов, ведь наверняка знал все, потому и спланировал "акцию": филина слегка пугнули( ну, не верю ни в какую кислоту!), в Германию отправили, чтоб не раскололся, а сами взялись мочить НМЦ! Не только в сми, "Балет и опера" - кошмарная тусовка завистников, особенно модератор М.А. и некая Белая кошка...Вот, просто слюной поганой брызжут!

Вера,мое предложение по-моему рассматривается как вариант.

Ксюша, я только что прочитала черного лебедя. Уже открыто пишут о романтических отношениях Филина и Лины. И  открытым текстом он назван ее любовником. Это как понимать?А как же идеальный семьянин? Это когда случиломь? Он уже был женат? Из триллера мы плавно перешли в мелодраму. Классический любовный треугольник.

Отредактировано Лилин (2013-03-06 22:20:56)

Вера,фотографию из этой статьи перенеси ,пожалуйста.

Нашла в архиве Огонька за 2008 год (№ 52).
Вчитайтесь в ответы, многое объясняет.

СЕРГЕЙ ФИЛИН: Я БАЛЕТ НЕНАВИЖУ
Важное событие в мире балета -- присуждение балетного приза Бенуа де ля Данс. Церемония «Бенуа» -- это всегда первоисточник, здесь всегда самые интересные имена «нарушителей» и «праведников» мира пуантов. Одно из главных имен среди лауреатов «Бенуа» прошлых лет звезда балетной сцены -- Сергей ФИЛИН.
Сергей Филин стал звездой в 20 с небольшим. И с тех пор его имя на слуху. Мы говорили с ним в дни, когда в Москве проходил праздник балета -- приз Бенуа де ля Данс. Филина тепло вcтречали, но разговор у нас получился не о празднике.

-- Что ты испытал во время церемонии «Маски», когда сначала по ошибке объявили, что ты не получил награды?

-- Ничего

-- Почему?

-- Я к этому был готов. Я же в тот момент в Чили находился, готовился к спектаклю, когда мне тут же позвонили человек пять, сказали, что не получил.

-- Настоящие друзья...

-- Лучше бы вообще не номинировали. Ощущение -- будто опустили.

-- А потом тебе опять позвонили и сказали, что лауреат все-таки ты.

-- Да. Минут через 15 раздался звонок. Директор Большого Анатолий Геннадьевич Иксанов спрашивает: «Где вы?» Я отвечаю: «В Чили». Тот: «Я вас поздравляю. Вы получили «Маску». Не мог до вас сразу дозвониться. Славу богу, все утряслось, сам не понял, как так все получилось, я же знал, что лауреат вы».

-- Говорят, что для балетного артиста театр важнее, чем дом...

-- Я не люблю, когда от танцовщика требуют, чтобы он посвятил жизнь театру на том основании, что «театр -- твой дом». Это слова, и больше ничего. Потому что театру ты нужен, только пока ты здоров, пока тебя можно «доить», но стоит с тобой хоть чему-нибудь приключиться, все, тебя выкидывают под зад коленкой, и ни-ко-му до тебя никакого дела. Вообще.

-- Есть примеры?

-- А то?! Два года назад. Утром в день премьеры я выходил после репетиции. Может, знаешь -- 15-й подъезд, дверь -- огромная железная. Мне ручкой со всего размаху въехало по бедру. Четырехглавая мышца бедра была на 12 сантиметров разорвана. Внутри. Я сначала ничего не понял. Дошел до машины, сел, поехал, машина у меня такая, что никакой особой силы прилагать не надо. Доехал до дома, хочу выйти и вдруг понимаю, что нога не разгибается. И боль такая, будто акула вцепилась и рвет на части. Я минут тридцать выходил из машины, а думаю только о том, смогу танцевать или нет -- ведь вечером премьера «Тщетная предосторожность». Приезжает «скорая», хирурги, массажист, смотрят, говорят, что у меня сильнейшее внутреннее кровотечение. Качают головами: еще бы час-полтора -- и все. Я из их слов понял, что речь идет не о том, что я бы не смог танцевать на премьере, а о том, что я вообще уже никогда не смог бы танцевать. Ты представляешь?! Мне только тридцать лет! А я уже инвалид. Без профессии. Вот что это такое -- танцовщик. Мне когда сделали снимок, я на нем середины мышцы просто не увидел. И за все это время никто, никто из Большого мне не позвонил.

-- А ты не пробовал им сказать, что они должны оплатить твое лечение. Это же была производственная травма.

-- Производственная? Да я за все сам заплатил. Абсолютно за все. Театр даже попытки не сделал проявить ко мне внимание. Да и потом, я даже не думал, звонить и говорить что-то о деньгах. Спустя два месяца глухого молчания раздался звонок, и управляющий балетом Анисимов Валерий Викторович спросил: «Добрый день, Сергей. У нас «Жизель» будет на следующей неделе. Вы не хотите станцевать?» И больше ничего. Ни полслова: «Как я себя чувствую, здоров я или болен». Поэтому когда мне сегодня театр что-либо запрещает делать для себя, ну как бы ради блага театра, я этого не воспринимаю.

-- А если бы ты стал инвалидом, ты бы чем занимался?

-- На тот момент? Я думал, куда бы вложить те сбережения, что были у меня, чтобы это кормило меня и мою семью. Но по-настоящему я был растерян. Не на кого положиться. «Дома» из театра не получается. И знаешь почему: сегодня худрук балета один, завтра -- другой.

-- Ты, кстати, не боишься мне говорить про своих начальников?

-- А что они мне могут сделать? Ну что?

-- Уволить.

-- А за что?

-- Пока ты танцуешь, они тебя могут, к примеру, оштрафовать.

-- Меня один раз оштрафовали. В Нью-Йорке на гастролях я пропустил вступление, выход на вариацию Баланчина. Несколько минут сцена была пустая. Дирижер сыграл неточно, не выделил музыкальный акцент, с которого я начинаю отсчет, чтобы выйти на сцену, моя, конечно, вина, и я пропустил выход. Меня оштрафовали на четыреста долларов. Понимаешь? Стоимость моей вариации была оценена в четыреста долларов. Сейчас же новое руководство за весь спектакль платит мне 400 долларов. Что получается? Ради чего я работал пять лет? Чтобы прийти к тому, с чего я начинал.

-- А сколько ты сейчас получаешь?

-- Это тайна. Ты знаешь, у нас есть несколько персональных контрактов: у меня, Цискаридзе, Уварова, Степаненко, Грачевой, Захаровой. Цифры не разглашаются.

-- А с Колей Цискаридзе ты дружишь? Спрашиваю потому, что балет считается миром завистливым.

-- С Колей у меня нормальные отношения. Я считаю, что у него талант от Бога. Я тебе скажу больше. Ситуация в театре складывается чаще всего так не по нашей вине, что мы сталкиваемся друг с другом. Вот и получается, что какие бы хорошие отношения ни были, мы вынуждены что-то не договаривать друг другу, что-то скрывать. На мой взгляд, дружеские отношения в театре просто невозможны.

-- А его «раскрученность» тебя не задевает?

-- Мне тоже каждый день звонят и просят выступить то там, то здесь. По пять раз в неделю, начиная с информационных программ и заканчивая ток-шоу. Но я отказываюсь. Зачем? Я вообще очень разборчив: куда идти, куда не идти. С кем говорить, с кем не говорить.

-- Тебе все равно, пишут про тебя или нет?

-- А какой в этом смысл? Я востребован в другом. Я езжу в другие театры, в другие страны. Меня не знают здесь. Мне достаточно того, что меня знают там. Я говорю о себе своими поступками, ролями, делами.

-- Может быть, если бы ты чаще мелькал по телику, тебе бы больше платили?

-- Я тебя умоляю... Когда тебя легко полюбят: так же легко и разлюбят. И потом, я не тот человек, чтобы сидеть у какой-нибудь телевизионной двери и ждать, когда выйдут и позовут: «Сергей, давай!» Я знаю, другие так делают. Пусть лучше меня спрашивают, почему ты не приезжаешь? А у меня есть на это время? Для тебя это, наверное, неожиданные вещи, что я рассказываю. Но я это говорю только потому, что вы, журналисты, всегда знаете только одну сторону, а на деле существует другая.

-- Про тебя у нас столько не пишут, поэтому и не знаем.

-- Здесь не пишут. А там (Сергей махнул рукой за окно), там пишут. Я был в списке 20 лучших танцовщиков мира. Про кого еще так писали? И потом, ну не нужно мне это. Неестественно это для меня. Вот если бы меня позвали на что-нибудь естественное. Например, в одном ток-шоу была тема про шпаргалки. Они меня звали, чтобы я говорил, как я на бандаже какие-то шпаргалочки писал. Это же глупо. Вот про любовные истории рассказать -- другое дело.

-- А у тебя были любовные истории?

-- Я же мальчик, мужчина. У мальчика, мужчины они всегда есть.

-- Я не в этом смысле. Я в смысле их количества.

-- О-го-го. У меня их столько было. Я же только официально дважды был женат.

-- А кто избранницы?

-- Да ладно, не хочу об этом.

-- А у тебя есть друг? Настоящий.

-- Есть. Это человек, которого я люблю, ради которого готов ночью проснуться, сорваться куда надо, делать то, что вообще не умею, короче, пойти за ним в огонь и воду -- это Нина Ананиашвили.

-- Нина?!

-- Я ее безумно люблю как человека и как профессионала. Во всем мире ее принимают с таким теплом.

-- А ты не боишься, что в театре тебя не поймут?

-- В театре все знают, что я резкий на язык. Я говорю, что думаю. И вообще если бы я не умел мудро относиться к своей карьере, понимать, что такое театр, я бы никогда ничего здесь не достиг. Потому-то балет -- это такая сложная штука. Ты вообще знаешь, что я балет ненавижу?

-- Что?!

-- Да, да. Ненавижу. Потому что это не мужская профессия. Потому что это не занятие для мужика, потому что оно обделяет. Потому что я не могу нормально прийти с работы, выпить пива, заняться нормальной половой жизнью, пойти на рыбалку, сделать что-то, чтобы получить удовольствие от жизни, а не от геморроя, который меня окружает. Не могу.

-- А почему у тебя нет этой нормальной жизни?

-- Я тебе повторяю, я -- мужчина. Но я не могу себе многое позволить из того, что позволяет обычный мужчина, потому что завтра -- танцевать. Потому что это меня отвлекает, я не думаю об этом, когда я занят своей профессией. Хотя как мужчина я должен думать только об этом. И знаешь почему? Потому что все остальное заканчивается: деньги, карьера, здоровье, а твои дети остаются.

-- Постой, постой. А как же ты оказался в балете?

-- Потому что моей маме с детства говорили, как ее сын необычно реагирует на музыку, что он не такой, как все, и не столько мама, сколько ее подруги повлияли на то, что мама меня отдала в балет.

-- И что теперь?

-- Тяжелейшая травма в моей жизни. То, чем я теперь занимаюсь, не работа для мужика. Это мое хобби. Потому что оно мне легко дается.

-- Но я сомневаюсь, что твой идеал -- пиво, толстый живот и рыбалка...

-- Я, конечно, утрирую. Я рисую идеал, но несколько сниженный. Хотя для большинства -- это именно идеал. И я хотел бы быть этим большинством, принадлежать к нему. Но не могу, судьба по-другому сложилась. Может быть, если бы меня в балет не отдали, сидел бы перед тобой мужик раза в три крупнее, чем я сейчас есть...

-- Убил своим признанием. А ты в спортзале качаешься?

-- Знаешь, если у тебя ножки тонкие, то иметь мощный плечевой пояс, трицепсы, бицепсы -- это баланс нарушать. Верх будет низ перетягивать.

-- Ладно, предположим, только не говори мне, что ты в самом деле считаешь, что пить пиво -- это лучше, чем творить.

-- Ну ты меня не понял! Я теперь вообще балет совершенно по-другому воспринимаю, нежели вначале. Глубже. Просто я не могу сказать, что я его люблю. Я его ненавижу, скорей всего. И отношусь к нему, как к хобби. Это точно. А я мужик по своей сути, понимаешь, если на нашем балетном языке говорить, я -- мальчик. Я тут недавно голым сфотографировался. Был юбилей одного дамского журнала. Они собрали десять парней...

-- С мускулами из стеарина?

-- В том-то и дело, что обычных. Ты знаешь, я разделся и почувствовал себя нормально. Там никто себя не подавал как качков, суперменов. У Ильи Авербуха -- животик, а Дюжев сидит, и у него складки на животе. Вот это было по приколу. Никто из себя ничего не изображал.

-- Полностью голые?

-- Абсолютно. Там много народу снималось, но осталось 10 человек.

-- А ты смелый.

-- Да, я смелый. Потому что у меня нет дяди, тети, олигарха за мной нет. Я смелый, потому что за все, что я сделал, делаю или смогу сделать, я отвечаю сам. А чего мне бояться? Что мне что-то не дадут? Я ничего не прошу. Что меня куда-то не пустят? Так меня другие пригласят. Выгонят? А за что? Мы об этом уже говорили. Начальство? Их завтра заменят, послезавтра придут другие, и опять все изменится. Я знаю, что мужик всегда все успевать должен. Чуть-чуть впереди жизни быть. И если ты муж, отец, ты должен обгонять. Я автомобилист, я знаю.

-- А тебе не кажется, что наше поколение мельче, чем поколение наших отцов? Вот Владимир Васильев до 60 лет танцевал. А ты только до сорока собираешься.

-- А ты знаешь, что такое стабильность? Григорович 30 лет был худруком Большого. Ты понимаешь, что я имею в виду? Так это же можно было танцевать и все сто. Потому что ты утром встаешь и думаешь не о том, как тебе выжить, а о вечном. А сейчас?

-- Я вернусь к Бенуа де ла Данс. Количество новых звезд, которых организаторы привозят, ошеломляет. Азиатская школа очень сильная. Ты не боишься, что они начнут наступать на пятки?

-- Совершенно не боюсь. Знаешь, у нас такая школа, которую трудно переплюнуть. Мы наше лидерство потом и в прямом смысле кровью завоевали. А то, что кто-то еще классный уровень показывает, так это здорово. В принципе приз Бенуа затем и нужен, чтобы мы все соревновались.

Дмитрий МИНЧЕНОК

На мой взгляд, слишком сильно филин подчеркивает свою маскулинность, пытаясь убедить собеседника в том, что он мужчина... тем более лично мне хочется в этом усомниться. Поведение скорее бабское.